Пошла девка Чернавка, в окно поглядела, домой прибежала и говорит:
— Лягушка-квакушка в ведро воды мешок муки всыпала, заболтала да в печку вылила.
Схватили невестки по ведру воды, всыпали в воду по мешку муки, заболтали да в печку вылили.
Расплылось тесто по печи, на пол потекло. Стали невестки тесто собирать, замешивать. Посадили в печку хлеб, словно глиняный ком.
А лягушка-квакушка ночи дождалась, на крылечко прыгнула, оземь грянулась — обернулась царевной красавицей Василисой Премудрой.
Закричала царевна зычным голосом:
— Мамки, няньки, собирайтесь, снаряжайтесь! Изготовьте мне мягкий хлеб, какой ела я, какой кушала у родного моего батюшки!
Проснулся наутро Иван-царевич, а у квакушки хлеб давно готов. Да такой славный, что ни вздумать, ни взгадать, только в сказке сказать. Изукрашен хлеб разными хитростями; по бокам видны города русские с заставами. Наверху горят терема белые. А сам хлеб мягкий, рыхлый, поджаристый.
Обрадовался Иван-царевич, взял хлеб, понёс к царю.
А там уже старшие братья стоят, своих жён хлебы держат.
Попробовал царь хлеб старшей невестки, разгневался:
— Этот хлеб только свиньям есть!
Покушал хлеба средней невестки, разохался:
— Ох-ох-ох, тошнёхонько! Этот хлеб на конюшню дайте, коней кормить.
Взял царь хлеб Ивана-царевича, отломил кусок, попробовал:
— Это хлеб так хлеб! Только в праздник есть!
Съел царь хлеб до крошечки и тут же велел трём сыновьям:
— Чтобы завтра к утру-свету соткали мне невестки по шёлковому ковру.
Воротился Иван-царевич домой невесел, ниже плеч буйну голову повесил.
Говорит ему лягушка-квакушка:
— Ква-ква, Иван-царевич, почему так кручинен стал? Аль услышал от царя слово грозное?
— Как мне не кручиниться, как мне не печалиться? Государь мой батюшка приказал тебе за единую ночь соткать ему шёлковый ковёр.
— Не тужи, родной, ложись-ка спать-почивать. Утро вечера мудренее.
Старшие невестки посылают девку Чернавку под окошко поглядеть, как лягушка ковёр ткать станет.
Воротилась девка Чернавка.
— Лягушонка шёлк на куски порвала, за окно побросала.
Взяли шелка цветные невестки старшие, порвали, повыдергали, за окошко бросили; лежат шелка на зелёной траве, их солнышком печёт, частым дождиком сечёт.
Час прошёл, и другой прокатил, и третий пролетел. Испугались тут невестки, что дело стоит. Ухватили шёлк с зелёной травы. Они его вяжут, они отряхают, ковры ткать садятся.
А лягушка ночью выпрыгнула на крыльцо, оземь грянулась и стала царевной-красавицей. Закричала она зычным голосом:
— Мамки, няньки, собирайтесь, снаряжайтесь шёлковый ковёр ткать. Чтобы был таков, на каком я у батюшки моего сиживала!
Как сказано, так и сделано.
Наутро проснулся Иван-царевич — у квакушки ковёр давно готов. Да такой ковёр, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Изукрашен ковёр златом-серебром, скатным жемчугом. Обрадовался Иван-царевич, к царю ковёр понёс.
Вот три сына перед царём стоят и три ковра на руках висят.
Поглядел царь на первый ковёр, говорит царевичу Фёдору:
— Твой ковёр только на конюшне держать.
Поглядел на другой:
— А этот в бане постилать.
Взял царь ковёр у Ивана-царевича:
— А это ковёр так ковёр, — на мой царский трон постелить!
Отдал тут царь новый приказ, чтобы все три царевича к нему на смотр пришли вместе с жёнами.
Опять воротился Иван-царевич домой невесел, ниже плеч буйну голову повесил.
Сидит лягушка в лукошке, квакает:
— Ква-ква, Иван-царевич, отчего кручинишься? Али услышал от отца слово неприветливое?
— Как мне не кручиниться? Государь мой батюшка велел, чтобы я с тобой на смотр приходил. Как я тебя в люди покажу?
— Не тужи, царевич! Ступай один к царю в гости, а я вслед за тобой буду. Как услышишь стук да гром, скажи: это моя лягушонка едет в своей коробчонке.
Пошёл Иван-царевич один к царю.
Старшие братья пришли с жёнами. Разодеты невестки, разубраны, стоят — над Иваном-царевичем подсмеиваются:
— Что же ты без жены пришёл? Хоть бы в платочке принёс.
— И где ты этакую красавицу выискал? Чай, все болота исходил.
Горько Ивану-царевичу, а сказать-то нечего.
Вдруг раздался стук да гром, затряслись палаты царские, гости с лавок посыпались.
Испугался царь и царевичи, а Иван-царевич и говорит:
— Не бойтесь, люди добрые! Это моя лягушонка едет в своей коробчонке.
Тут подлетела к царскому крыльцу коляска золочёная, в шесть лошадей запряжённая; и вышла из коляски Василиса Премудрая, такая красавица, что ни вздумать, ни взгадать, только в сказке сказать; плывёт, словно пава, во лбу месяц светит, под косой звезда блестит, на каждой волосинке жемчужинка висит.