Он очень старался. По нему было видно, насколько. Всегда было.
В отличие от Жаннэй, которая просто работала. Ее не волновала работа, и в и Лиль не видела в ней ни стремления, ни страсти — она просто делала то, что должна была делать. И Ким ее не волновал — она таскала его за собой, как носила на плечах пальто. Ради удобства.
А тот только рад; Лиль не понимала, что Кима так в ней привлекло. Быть может, он просто нашел снежную гору, которую не покорить при всем старании — и зациклился. Такое случается с парнями — и, похоже, с мужчинами тоже бывает.
Как мысли, которые носились в ее голове кругами: чужие любовные проблемы так… отвлекали. Даже головная боль чуть поутихла. Лиль осознала, что у нее затекла нога; села поудобнее, подвернула под себя другую.
Когда Жаннэй повернулась спиной к залу, лицом к старшему брату Нут, — Лиль помнила, у того было родимое пятно за ухом, и ей как раз было отлично видно это ухо, волосатое и слишком большое, так что это точно был старший, — она была все так же бесстрастна.
— Я могу начать?
Голос, не высокий, не низкий, тусклый, безжизненный, как песок в пустыне, вдруг прозвенел льдинками в окнах. Лиль поежилась.
Она не доверяла этой женщине. Она не могла ей полностью довериться.
Она ее побаивалась немного. Вот так.
Лиль пыталась делать шаги ей на встречу, у нее даже получалось — тогда, в больнице, но тогда… она не знала, как же получилось. Жаннэй показалась ей… почти человеком. Рядом с Кимом? В ожидании Кима? Она… оттаивала?
А сейчас… нет.
— Да, начинайте, — Нут склонил голову на бок, на шее вздулись жилы.
Жаннэй скользнула руками по стойке для выступлений, обвила длиннющими пальцами микрофон и оттарабанила заученную фразу формального приветствия.
Лиль наконец-то смогла отвести глаза от ее лица: на среднем пальце правой руки у Жаннэй красовалось дешевое кольцо с огромной прозрачной стекляшкой. Оно совершенно не подходило ни к ее прилизанной прическе, ни к строгой серой форме; такая нелепость, дурацкое, показное ребячество.
Побрякушка на счастье?
Эта ледяная статуя что, правда волнуется?
Она умеет волноваться?
Лиль превратилась в слух, подалась вперед.
Она знала, что Жаннэй должна была сказать. Яйла обсуждала с ней план, когда навещала ее в качестве опекуна.
Лиль знала назубок не только свои слова. Слова Герки, слова Жаннэй, Яйлы, Кима — она выучила их наизусть, будто кто-то выгравировал их ей на черепной коробке.
Жаннэй должна была сказать…
— У этих детей, господа… мудрый Нут… Очень неустойчивая психика.
Голос разнесся по залу и утонул во внезапной тишине.
Нет.
Жаннэй должна была сказать не это.
Совсем не это.
Ровно противоположное. Что Герка может себя контролировать; что он спасал ее. Что это было тщательно рассчитано, что его дар не представляет опасности. Этого от нее ждали: экспертного мнения.
Если эксперт скажет, что дар не опасен; если родственники поручатся… если объединятся даже враги… разве не так? Разве… нет?
А сейчас? Она бросила камень, и Герка утонет, утонет!
Она должна была ответить… что ей говорить, когда ее спросят? Она забыла слова… И что толку их вспоминать, если все планы все равно рассыпались пылью, будто и не было их?
Лиль оглянулась на Герку. Растерянно, удивленно: тот улыбнулся, незаметно, только глазами, она бы и не увидела этой улыбки, если бы не всматривалась так пристально.
«Она знает, что делает», — одними губами.
Теплые пальцы переплетены с ее пальцами; она чувствует, как ускорился Геркин пульс — обычно слишком медленный, сейчас он почти как у обычного человека.
Лиль не верила Жаннэй.
Все, что она могла сделать — уцепиться за слепую веру Герки.
Глава 17
Жаннэй не ожидала, что ее так изменит Тьмаверст.
Или одиночество; впервые за долгое время она осталась с проблемами один на один. Всегда стоявшая в тени, за спинами Юлги и Майи, всегда выполнявшая их указания, она уже очень-очень давно не оказывалась на месте невольного дирижера чужими судьбами. Раньше она только помогала — и ей нравилось помогать.
Это никак не колебало ее спокойствия. Ее душа была зеркало, ровное и безмятежное, хорошее зеркало без изъяна; увиденное в настоящих зеркалах чужое настоящее Жаннэй никак не затрагивало; волновались сокружницы, она лишь передавала информацию.