Под конец я вошел в нее, но только чтобы сбросить собственное напряжение, которое уже отдавалось болью в паху и требовало выхода. Саша дрожала подо мной. В ее глазах стояли слезы.
— Чокнутый, — произнесла она первое слово после долгой тишины, но впервые обращалась ко мне с настоящей нежностью. — Ты чокнутый.
Я лежал щекой на ее длинных волосах как на пледе и желал оставаться в таком положении как можно дольше.
— Ты тоже, — ответил я. — Чокнутая.
Стоит ли говорить, что с этой минуты моя жизнь переменилась? Нет, мне не отшибло память, и утраченная на большой земле часть меня продолжала отдавать болью, но ее заглушали новые впечатления. Потому что у двоих чокнутых в два раза больше шансов заблудиться в иллюзорном счастье и свободе, чем поодиночке.
23 сентября
Сколько могу вспомнить, за две грядущие недели мы почти не расставались с Сашей. Ее бешенная энергетика увлекла меня с головой, что я стал меньше посвящать времени работе и пару раз ошибся при отправке готовых файлов клиентам, чего за мной никогда замечено не было. К счастью, обошлось без серьезных конфузов, а ошибки я исправил в оперативном порядке и не подмочил свою репутацию.
Конечно, мне стоило бы задуматься наперед, чем может грозить подобная расхлябанность, но я, как и в ранние времена с тобой, Марта, ничего не замечал. Мужчина тоже склонен попасть в романтическую эйфорию и потерять голову, особенно, если долго сидел на строгой «диете», состоящей из глухого одиночества и случайных связей с продажными особами. В моем случае «рацион» так же состоял из бесконечных терзаний, мученичества и химических веществ разной степени тяжести.
Проведя с Сашей всего одну ночь, я подсел на совершенно новое, вопиюще притягательное вещество, которое вызывало зависимость с первого раза. И какой бы горечью не обернулась эта зависимость в будущем (а любые зависимости, какими бы безобидными не казались, рано или поздно приводят к негативным последствиям), я был благодарен ей хотя бы за то, что у моей жизни заново появился вкус. Обескураживающе терпкий и безусловно сексуальный вкус страсти, приключений и молодости.
Да, это звучит странно и даже пугающе, но в свои тридцать пять я давно привык ощущать себя взрослым солидным мужчиной. В то время, как Саша фонтанировала юношеством. В ней было что-то от Криса — бесстрашие, тяга к неизведанному, азарт. На байке мы исколесили все побережье, забирались вглубь острова в заповедные джунгли, посетили все храмы, которые нашли, и пообедали на всех пляжах. И каждая наша вылазка не была похожа на все предыдущие и будущие, потому что мы сами каждый день становились немножечко другими.
В один из вечеров мы валялись на пляже, глядя в дымчатый от плотных туч закат. Саша поднесла к губам тлеющую самокрутку, затянулась и отдала мне. Она лежала на моих коленях так же, как когда-то ты, моя дорогая Марта, но, признаю, во время свиданий с Сашей я едва вспоминал о тебе. И в этом отсутствии тебя созревало новое сознание, новый я.
Внезапно Саша заговорила:
— Живи в моем отсутствии, как в доме. Огромен этот дом — отсутствие мое. В него сквозь стены можешь ты войти И в воздухе развешивать картины…
— Что это? — спросил я.
— Стихи.
— Твои?
— Нет, — она засмеялась и закашлялась одновременно. — Чилийского поэта Пабло Неруды.
Я уставился в пустоту, глаза перестали видеть.
Я читал тебе стихи, Марта. Ты любила стихи…
— Что-то не так? — Саша приподняла голову.
Я уложил ее обратно.
— Сэм в этот раз подсунул что-то очень забористое.
Она снова смеялась, а я привыкал к ее смеху. Летучему, пушистому смеху, выражающему беззаботность и кромешное отчаяние.
Мне было еще далеко до полного перевоплощения, но я уже с трудом узнавал себя. Надо мной по-прежнему незримо порхали фантомы прошлого. Однако теперь я гнал их, чтобы не растерять то немногое, что уже приобрел в этой своей жизни.
— Джей?..
— М?
— Почему ты не ушел сразу?
— Не ушел?.. Я всегда уходил сразу и первым. Забывал, прятался, перерубал все ниточки. А от тебя не смог уйти, Марта. Не в тот вечер…
— Джей! — крикнула Саша.
Я очнулся. Я все еще находился на пляже, одурманенный марихуаной и воспоминаниями.
— Чего ты тупишь?
— Прости, — я потер глаза. — Жестко накрыло.
— Так почему ты не ушел утром после того, как мы переспали?
— А я должен был уйти?
Саша дернула плечами.
— Не знаю… Мне так показалось, что я проснусь, а тебя уже не будет.
— И что бы ты делала тогда?
— Ничего. Нашла бы другого. Потом третьего…
— Таков был план?
— У меня не было плана, — на редкость серьезно заявила Саша. — Планы — это вообще не мое, — она тут же перестроилась на шутливые интонации: — Пойдем лучше куда-нибудь пожрем! Вот это отличный план!
Окунаться в суету сейчас не хотелось, и мы отправились все к тому же Сэму. Как-то так получилось, что я у него в гостях стал появляться значительно реже, заезжал, только чтобы пополнить запасы травы. А меж тем кормили там прилично, и вид на пустынное побережье настраивал на медитативный лад.
Сэм встретил нас как родных. Мы расположились за лучшим столиком, который очень кстати был свободен. Подошла Пенни. Я глянул на нее мельком, поздоровался, но ее приветствие показалось мне чересчур холодным. Пока мы с Сашей думали, что заказать, Пенни исчезла.
— Пенни! — позвал я.
Она вернулась не сразу. А когда вернулась, лицо у нее было абсолютно каменным.
— Пенни, что сегодня на кухне вкусное?
— Все, — ответила Пенни ледяным голосом.
— Тогда принеси нам Пад Тай с тофу и орехами и Кунг Массамам.
Пенни, ни слова не сказав, развернулась, чтобы снова уйти.
— Пенни!
Она остановилась в полуобороте.
— И еще зеленый салат с базиликом принеси, пожалуйста. Мы очень голодные.
Я переключился на Сашу, которая улыбалась от уха до уха и ни на что кругом не обращала внимания.
Я задумался: отчего нельзя на всю жизнь сохранить это состояние окрыленности? Почему хмуриться и грустить для большинства людей становится привычнее, чем улыбаться? Чем мы заслуживаем эту маску непрестанной хандры?
Там, откуда я родом, улыбки носят либо шуты, либо душевнобольные. Счастье в глазах воспринимается как болезнь. И в большинстве случаев она вполне излечима. Растущие цены, эпидемии гриппа, на экранах телевизоров с упоением смакуются самые страшные события. Сводка новостей, как правило, — это карусель ужасов, заканчивающаяся тогда, когда включается прогноз погоды. Наверное, поэтому туда берут исключительно красивых длинноногих девиц в мини-юбках, чтобы рассказанные кошмары переживались вдвойне, втройне тяжелее на контрасте с ненастоящими улыбками ненастоящих женщин.
Ты бы знала, Марта, сколько улыбаются тут. Несмотря на природные катаклизмы, несмотря на повальную бедность, застать местного человека в дурном настроении почти невозможно. Быть может, все решает близость к морю?
— Даже ночью оно красивое, — сказала Саша. — Интересно, быстро привыкаешь к этому?
Я поднес Саше зажигалку, она закурила.
— Не знаю, — ответил я. — Я сначала не мог никак привыкнуть. А теперь не хочу привыкать.
— Почему?
— Потому что привычки делают нас слабее.
Буддисты говорят, что высшая цель в жизни — избавление от привязанностей. Чтобы стать Буддой, нужно отказаться от земных сцепок, разорвать паутину из желаний, привязанностей, требований к себе и к другим. Ты несвободен, пока еще о чем-то мечтаешь. Ты несвободен, если имеешь планы, амбиции и цели. Ты несвободен, когда любишь, ненавидишь и чувствуешь. Только возвратившись к абсолютному нолю, к центру всех середин, к началу изначального, ты прекращаешь человеческое бытие и вступаешь в бытие духовное. Но и стремление к этому — тоже желание. А Будда не хочет ничего, даже быть Буддой. Он просто существует, потому что такова его истина.