— Саша! — крикнул я. Она не отозвалась. — Саша!!!
Только после третьего ора, когда я чуть связки себе не надорвал, она явилась. На шее у нее болтался тот самый мальчуган. Оба были, как и полагается, пьяные.
— Поехали домой.
— А кто это? — спросил парень.
— Мой друг, — раскисла Саша в лживой улыбке. — Джей, а ты не хочешь… Ну как бы… вместе… — она красноречиво скосила глаза на этого идиота.
— Я сейчас уеду один, — ответил я.
— Нет. Ты ж меня не оставишь.
— Да пошел он! — махнул на меня рукой парень, и это было его ошибкой.
Руку я схватил, заломил за спину с легкостью будто это не рука, а безвольная сосиска.
— Джей, пусти его!
Вокруг тут же начала собираться толпа. Мне не хотелось неприятностей. Я был трезв, хоть и страшно зол, но понимал, что вряд ли меня упекут даже за тяжкие телесные, зато взятку потребуют такую, что можно смело прощаться с почкой.
Парня я отпустил. Не ударил и не покалечил. А с дискотеки ушел. Один.
Саша догнала меня, когда я уже заводил байк.
— Ты что удумал?! — взъерепенилась она. — Подумаешь, пошутила!
Я повернулся к ней — мокрой, пьяной и растрепанной как ведьма.
— Ты не шутила.
— И что?! — она оскалила зубы, будто бы я теперь собирался напасть на нее. — Я просто веселюсь!
— Веселись дальше, — я надел шлем.
А она вскочила на заднее сиденье байка, обняла меня и замолчала.
— Поехали, куда скажешь, — попросила она. — Джей, поехали, пожалуйста.
Я знал одно место, заходил туда как-то чисто случайно и не знал, работает ли оно в такое время. Там собирались люди постарше, в основном пары — часто из купленных «жен» и немолодых мужчин с солидным брюхом и залысинами. Но, несмотря на отсутствие молодежной удали, меня порадовал тот факт, что там безопасно посетить туалет и не вляпаться в чью-либо сперму. Конечно, я подозревал, что Саша будет не в восторге, но решил попробовать, потому что просила она искренне, даже жалобно.
Кафе было открыто. Крутили джаз. Четыре или пять пар медленно вращались вокруг своей оси на одном месте, плотно прижавшись друг к другу.
Я понял, что влекло меня сюда: эта атмосфера напомнила мне тот бар, куда я повел тебя, Марта, в наше третье свидание. Свидание, после которого мы стали официально парой.
Уж не знаю точно, чего я хотел добиться сейчас, но я пригласил Сашу на танец. Обнял ее. Закрыл глаза. Музыка лилась тихо, подобострастно, томно. Под эту музыку я пытался простить ее выходку. Она подняла ко мне лицо, ужасно грустное, помятое лицо, и поцеловала.
— Не нравится? — спросил я.
— Не знаю… Это очень странно. У меня все двоится и плывет.
— Ты выпила лишнего.
— Не в этом дело…
— А в чем?
— Джей?..
— Да?
Саша замотала головой:
— Ничего.
Она прижалась ко мне как осиротевший ребенок. Я не знал, о чем она думает в тот момент. Жалеет ли, что проворонила ухажера с дискотеки, люто ненавидит меня, или же пытается выключить из памяти какие-то совершенно иные воспоминания. Я знал одно. Эта спонтанная девочка появилась в моей спонтанной жизни не для того, чтобы я страдал. Она была моим личным глотком диетической «Колы» — «Вкусно и без лишних калорий».
Мы пробыли в том кафе еще около часа. Вернулись домой с рассветом и занимались сексом под переливы утренних лучей.
28 сентября
Так закончились наши с Сашей две совместные недели. Закончились на какой-то неверной, призрачной ноте, не дающей хотя бы намека на последующее звучание. Однако я так вымотался, что больше не хотел ни думать, ни анализировать, ни принимать каких-то решений.
Говорят, одно из проявлений счастья в жизни — ни о чем не жалеть. Но достигнуть такого взгляда можно, только вляпавшись множество раз в самые зловонные гущи. Ни о чем не жалеют отнюдь не святые и не романтики. Мы же понимаем, Марта, — и я, и ты, и все сознательные люди — что никаких романтиков и, тем более, святых не существует. Если верить христианству, даже дети не святы, являясь носителями первородного греха. Но я, конечно, говорю об опыте, который можно обрести, только прожив на земле и совершив ошибки. Ошибки — это опыт. Научиться просто выводить буквы и то невозможно без помарок и крючков не в ту сторону. Каждый символ, выстраданный на полосках прописи, учит нас по-своему — что-то больше, что-то меньше. И никому не избежать перечеркиваний красной ручкой, чего бы оно не касалось: правописания или отношений с людьми.
Первым на смену признанию ошибки приходит сожаление, раскаяние — наш частый гость в пути по бескрайним просторам жизни. Но только поняв, что буквально все в мире взаимосвязано, мы приходим к выводу, что новое счастье не сложилось бы без прежних ошибок. Это и есть шаг к тому, чтобы ни о чем не жалеть.
И в лучшие свои, спокойные времена я понимал это совершенно неподдельно. Гладя твои локоны, целуя перед сном, перебирая пальцами волоски на твоем лобке, я знал, что не встретил бы тебя, моя дорогая Марта, не потеряв свою первую семью. И даже сейчас, наслаждаясь Сашей, чувствовал неотвратимость ее появления благодаря тому, что ушел от тебя, ушел хладнокровно и безвозвратно.
Так я рассуждал, сиюминутно радовался и ни о чем не жалел.
В такие мгновения мы не задумываемся о том, что любое счастье зыбко по своей природе. До последнего вздоха каждому человеку предстоит чередовать вспышки веселья с падением в отчаяние и грусть. Пешеходный переход, «Зебра» из черных и белых полос от рождения до самой смерти.
Вслед грандиозной ссоре по случаю нашего отъезда в Париж наступила сумасшедшая эйфория.
Мы катились по звучному полотну французской железной дороги, картавящей на один лад с незнакомыми людьми вокруг. Ты улыбалась неимоверно широко. Твои мысли занимала скорая встреча со всеми парижскими достопримечательностями и яствами.
Мы осмотрели квартиру, остались очень довольны. Жан, который вручил нам доступ к своему жилью на неделю, оказался милым, добропорядочным геем. В его доме был электронный рояль, самописные картины на стенах и целый шкаф трусов-стрингов, которые ты обнаружила сразу после того, как он оставил нас одних.
— Как он в этом ходит?!
— Марта, положи на место. Нам выделили секцию в гардеробе. Остальное — не нашего ума дело.
— Да мне просто интересно! — раззадоренная собственным воображением воскликнула ты и все никак не хотела оставить в покое яркое бельишко с дурацкими рисунками.
— Думаю, он приберегает это для особых случаев. Собирайся. Мы еще успеем прогуляться в центр.
Апрельская погода бессовестно баловала теплом. Небо распустилось над головой синью. А ужасы столичной подземки, где закладывало нос от вони и болели глаза от мерзости нищих, отошли на второй план.
Ты ожила словно маковый бутон в дивном рассвете над полем. Мы шли по бульвару, искали башню Эйфеля.
Она выросла перед нами горделивой царицей. Мы почему-то оба предполагали, что она еще выше, еще величественнее, но и того, что мы наблюдали, было вполне достаточно для бурного восторга. Увидеть Париж и умереть, конечно, не аксиома жизни. Однако столица Франции несомненно достойна взглядов.
И ты смотрела во все глаза. Я с упоением следил за тобой, как ты лучилась обожанием ко всему — к видам, к воздуху, ко мне. Ко мне — к тому, который всеми правдами и неправдами все-таки заставил тебя поехать сюда.
План был незамысловат: обойти главные площади и пообедать в каком-нибудь местечке, куда хаживали Гертруда Стайн, супруги Фицджеральд и Пикассо. Поскольку денег было в обрез, ужины намечались исключительно дома.
Мы приценились к билетам на вход в башню и решили, что немного потеряем, если не пойдем, зато сэкономим несколько десятков евро.
Когда мы уже выходили на набережную, к тебе прицепился незнакомый чернокожий парень. Я отогнал его, но, пока разбирался с ним, появился второй. Я бросился на него.