Я поплыл вдоль берега к живописному мысу и заплыв за него, лег на спину, стараясь разобраться в своих ощущениях. Море колышело моим телом, убаюкивая, как будто уговаривая довериться ему. Вечерние птицы начали петь по заграничному и их голоса доносились до меня из рощи за мысом. Я закрыл глаза и как в детстве представил себя Робинзоном, которому одному удалось спастись. Как будто это он добрался до острова и в усталости лег на спину перед первыми шагами по желанной земле. Моей идиллии помешал шум брызг от падения тела в воду. В нескольких метрах из воды показалась черная голова и проворно начала грести к берегу. Я совсем не ждал ничего подобного и, не разобравшись, дернул за плавцом. Мы выскочили на берег почти одновременно. Ты схватилась за одежду и начала ей закрывать поочередно лицо, шею, плечи, что-то говоря на непонятном языке. Среди этой суматохи слов я расслышал английское: "Не надо! Не смотреть!" Я повернулся и сел на песок, отвернувшись к морю. Я говорил, что не надо бояться, что я случайно, что не хотел напугать, повторяя эти слова в разном порядке. Затем обнял колени и начал расшатываться как во время молитвы и тер пальцами рук ногти на ногах, прислушиваясь к тишине. Через некоторое время я обернулся и никого не увидел. Передо мной пронеслась картина минутного прошлого. Как жаль, что сейчас не хватит известных мне слов, чтоб описать красоту увиденного. Твои глаза блестели страхом и смятеньем. Огромные на твоем узком лице. Такая ассиметрия и выразительность вызывала бы благоговейное дрожание художников ренессанса при попытке изобразить лицо такой натурщицы.
Пространство и время замедлялись и умолкали, когда веки плавно опускались, прикрывая из разрез. Эти плавные движения я до сих пор вижу как во сне. За них хотелось умереть, а потом воскреснуть, вспомнив, что оставил тебя и отбить у всех возможных моджахедов.
Ты оставила на песке следы босых ног, которые вели к ступеням, идущим к отелю. Оглушенный и прикрытый сумерками я направился к узкой лестнице, бежавшей в рощу. Ты вышла из-за большого куста какой-то тропической штуки, которая раздавала запах пряностей. Схватила меня за руку и потащила по ступеням. Сказала: "Просто молчи и слушай. Если брат нас увидит, у меня закончится лето. Тебе попадет. Завтра он уезжает. Приходи сюда вечером. А теперь иди вперед".
Я понял, что история принимает серьезный оборот по сухости во рту. По ней и отсутствию в ушах музыки из индийского триллера. Я поднимался дальше по лестницам. Статуи Будд, присевших на постаментах вдоль дороги, выдерживали мой задумчивый взгляд. Нельзя забирать море у девочек! И лето нельзя. Боги молчали, раздумывая над моим мысленным посылом. Я машинально ускорял шаг и дошел до лобби в темпе чемпиона по спортивной ходьбе. Прилившая энергия требовала действий, а разум и маленькое дерево бонсай у стойки рекомендовали выдохнуть воздух и собраться с мыслями. Ты когда-то могла собраться с мыслями перед экзаменом, когда ты чувствовала себя посланницей Богов, а тебе достался билет и не одного известного вопроса в нем? Я брызгал ингалятором и махал на себя руками, как разволновавшаяся дама перед званым раутом.
Следующий день был затянут дымкой влажного воздуха на улице и в голове. Ребята, выспавшись, встали пораньше и почти целый день провели на волейбольной площадке. На тот момент, мне кажется, я уже начал страдать. Потому что из массы вариантов развития событий, я всегда выбираю самый трагический. Боги всегда посмеивались над людьми. Я представлял самые каверзные фрагменты с летальным исходом, где нет места ни мне не нашему счастью. Я думал, что трепет и восторг от нашей нелепой встречи ты не разделила, что я придумал все. Что это только море и «атмосферность» создали картину немого очарования. Я кое-как дожил до вечера и после ужина прибежал к безлюдному пляжу. Ты сидела спиной на последней ступени лестницы в пляжной одежде. Длинные черные волосы собраны и переброшены вперед на грудь. Я увидел на открытой спине большую татуировку индийского слона. Он хоботом касался твоей шеи, как бы указывая самую нежную кожу для поцелуя. Я подошел ближе и сел рядом. "Говорят, Аллах специально создал море, чтоб блуждающим душам было легче найти друг друга",-ты повернулась ко мне и начала изучать мое лицо. "Я бы мог тебе процитировать наше писание, но у нас говорят, что лучше сжечь слова Торы, чем передать их женщине"-, зачем-то ляпнул я. - Как думаешь, солнце еще долго простоит над горизонтом? - ты задумчиво посмотрела на уходящее солнце. - Минут 20. А что? - Я никогда не любила, а ты? - Тебе тяжело любить из-под черных одежд. Почему ты не в них? - Брат уехал. У нас мужчины говорят, что одевать и кого любить. Я не могу ее больше носить. Я воняю мускусом как бобер. - Бобриха. - Мы улыбнулись. - Мой папа хозяин двух заводов, а я учусь в одном из самых престижных университетов Малайзии. Только там и дома я могу не носить эту одежду. Гуманитарные науки даются мне легко, и я знаю о твоей и своей религии все. Как думаешь, зачем боги нам дали сесть рядом? - Не знаю, но мы можем спросить у Будды. Их там много. - Я нигде не находила, что у богов есть что-то против любви. Даже животные любят. Пускай мы разные, но мы люди. Люди умеют и хотят любить. И в Мекке, и в Иерусалиме. Я прочитала много книг, и в них так все выразительно о любви. Когда то давно я была в Камеруне. Там у людей почти синяя кожа, такая она черная. И они смотрели на нас как на марсиан. Мы с женщинами в черном ходили за мужчинам в белом. И для них это было осязаемо глазами, но совершенно не понятно. Так и для меня в тех книгах. Осязаемо, но непонятно. Мы сидели и смотрели на уходящее солнце. Оно молнией пустило последний луч в море и умолкло до завтра. - Ну вот и все.- Сказала ты. Я испугался, что это были те короткие минуты, которым ты позволила быть себе слабой. Как будто это была маленькая возможность побыть настоящей. И теперь пришел конец. И это конец не спросил моего разрешения.- Теперь Аллах не видит,- сказала ты, посмотрев в сторону ушедшего солнца и, обвив руками мою шею, прижалась губами. Мы просыпались много раз, мостясь на боку на одном лежаке, и согревая друг друга от ночной прохлады. Мы дарили взаимную нежность, подшучивали друг над другом и говорили обо всем. У меня была необходимость выложить тебе секреты. Мы придумывали ничего не значащие смешные слова, и я не отпускал твои руки, пахнущие мускусом. И если бы можно было набросить полотенце на солнце, как на торшер, это счастливая ночь продолжалась бы еще долго. Ты улетела на следующий день. Мы не говорили и не держались за руки. Я пытался вспомнить в зале аэропорта, какая ты под одеждой. Мы сидели молча и ждали твоего рейса. Ты безмолвно пошла на посадку, но, отойдя на несколько метров, повернулась и сказала слова, которые я чаще всего сейчас произношу про себя. "Мой мужчина - лев. Он силен духом и необратим в бегство. Он не отступает. Я смогу идти за львом. Ведь лев никогда не станет трусом. Кто ты - решать тебе." Нужно ли тебе говорить, что весь оставшийся отпуск пошел к чертям? Море стало холодным и безликим и я, ссорясь с ним, бросал в него камешки. По прилету в свой родной Роттердам, я смотрел слезливые фильмы, совсем поник духом. И вспомнил, как когда-то, когда я был маленький, мама смотрела старый фильм "Поющие в терновнике". В тот момент, когда была их счастливая неделя со священником, мама еле сдерживалась от слез. Отец всегда смущался и уходил делать что-то важное, не зная куда девать руки. Я никогда не спрашивал маму о причине ее слез. Я считаю, что это вопрос очень интимный, но мне всегда хотелось знать, почему?.. Почему мы плачем, когда нам показывают чужое счастье? Что это: напоминание о том, как ты когда-то был счастливым, или сожаление о том, за что не мог ухватиться мертвой хваткой? Мы вчера сидели с мамой в комнате, и она держала меня за руку, перебирая моими пальцами. А я представлял твои руки. Они, конечно, разные, но нет более настоящих и любимых, чем твои и мамины. Что тебе сказать? Я еду за мертвой хваткой. Стою в пробке на пути в аэропорт Схипхол и пишу тебе это письмо. Я буду ждать тебя по прилету в зале ожидания. Мне нужна ты и твой паспорт. Встреть меня, пожалуйста. Я вылетаю сегодня 17 июля, в 10:14 Амстердам-Куала-Лумпур, рейс МН-17. Марк Мейер. 10:41. Пишу вслед короткое. Из-за пробки опоздал на регистрацию. Вылечу завтра этим же рейсом. У богов, все же, своеобразное чувство юмора. Они все норовят сопротивляться. Просто они не знают еще, что я лев.