Став женой Бартенева, Ирина Николаевна не тянула его вспять. Как конструктор, она старалась продвинуть его идеи, помочь советом и делом.
Ирина Николаевна ушла с завода незадолго до войны, после рождения второго ребенка. Ушла на время, да так и застряла на кухне, как лошадь в хомуте. Сначала водила дочь за руку, потом сына. Дети подросли, пошли в школу, а она еще долго не могла избавиться от привычки при ходьбе оттягивать левую руку назад и шевелить пальцами.
Научилась варить варенье, мариновать грибы, стряпать сметанники, переставлять воротнички к рубашкам, но не научилась встречать мужа всегда с улыбкой. Ирина Николаевна завидовала его усталости, его заводским удачам и неудачам. Ей тоже приходилось за день уставать, но у нее было такое состояние, словно весь день она сидела в лодке, гребла навстречу ветру и не продвинулась ни на метр. Только когда садилась к письменному столу проверять тетради детей и сжимала карандаш, ощущала прежнее волевое напряжение в руке. Ирине Николаевне порой казалось, что любовь Бартенева к ней придавили доменные печи, на которые он обращал все силы своей души, свой мозг. Он ставил опыты и нередко рисковал своим положением, своей и ее судьбой, потому что всегда находились люди, не понимавшие, осуждавшие его за это, но она уже ничем не могла ему помочь.
Она стойко перенесла разлуку с мужем, когда его посылали за границу. А теперь неожиданное направление в Рудногорск. Скоро уже три месяца, а он прислал всего два письма. Однажды позвонил. Она засыпала его вопросами: как он определился на новом месте, когда ему обещают квартиру и не начинать ли ей готовиться к отъезду прежде, чем дети закончат школу? Он отвечал односложно: «да», «ничего», «подожди еще». И ни слова о себе. И вдруг за три дня до наступления мая прислал телеграмму: «С наступающим праздником», в день первого мая пришла вторая «С праздником!» Ирина Николаевна поняла: муж скучает, тоскует о ней. В Рудногорске ему одиноко, трудно, и она стала укладывать вещи в дорогу.
А Бартенев по-прежнему жил в гостинице, не замечая недостатков неустроенного быта. Невидимые пружины поднимали его утрами с постели в один и тот же час, и мысли сразу же обращались к печам и людям, управляющим ими. В Рудногорске ему пришлось вычеркнуть из своего календаря выходные дни. Но нервы, вероятно, начали сдавать, и однажды в воскресенье он изменил этому правилу. Часы пробили восемь, а он все еще лежал в кровати. Заложив руки за голову, устремив взгляд в черный круг репродуктора, пытался представить, как жена в этот час кормит завтраком детей, а потом поведет их в кино или в цирк на дневной сеанс.
По радио диктор сухо и бесстрастно передавал текст какой-то беседы. Монотонный голос не мешал думать о своем, как не мешает привычным занятиям дождь, ударяющий по крыше. «Надо дать телеграмму, чтоб выезжали быстрее», — подумал Бартенев, но тут до его сознания дошли слова из репродуктора: «Восстановлена вторая очередь Брянской ГЭС…» «В Харькове сдан жилой дом, площадью в тысячу квадратных метров». Бартенев приподнялся на одном локте. «Запомнят ли харьковчане этот первый после воины большой дом в городе?»
Диктор переходил к другим сообщениям: новые исследования советских ученых в области космических лучей, забастовка 20 тысяч докеров парализовала Лондонский порт.
Бартенев сел на кровати и взглянул на часы. Скоро девять. Оглядев впервые внимательно за это время комнату, он заметил толстый слой черной сажи между окон и решил открыть балконную дверь. Она прочно держалась на зимней промазке и не сразу поддалась его усилиям. Нетерпеливо, рывком Бартенев потянул ее на себя и сорвал с забитого вверху гвоздя. В лицо ударила струя свежего воздуха, напоенного весенней влагой. Ветер ласково тронул волосы, проник за расстегнутый ворот рубашки, словно его коснулись мягкие руки жены. И снова в памяти всплыли живые картины Лубянска, вызывая томительное чувство одиночества.
Разгоряченным лбом Бартенев прижался к стеклу и вдруг увидел, как через площадь к проходной шли, разговаривая, Кострова и Верховцев. Не было сомнения, они шли в цех. Он вспомнил, как три дня назад Кострова приходила к нему с просьбой выделить электрика и слесаря для установки сконструированного Верховцевым аппарата. Он, начальник цеха, одобрил это хитроумное приспособление, а вот электрика не направил. Может, они задумали сегодня заняться монтажом установки? Бартенев взял полотенце, пошел и принял душ. Потом, как всегда, оделся в рабочий костюм и вышел на улицу.