Я невольно заинтересовался. Ведь мне казалось, что все предельно просто — ну расскажет лордик о своей горячей привязанности к императрице, покается, что ради её благосклонной улыбки решился на смертоубийство. Так предполагаемая жертва-то — никому не известная дикарка, которую многие и за полноценного человека не посчитали бы… Тут гораздо большим проступком было само проникновение в императорские покои. При желании, можно было легко и с полным правом обвинить англичанина в шпионаже, а расплата за это грозила одна — казнь. Конечно, я не планировал доводить до такого, решил, что, основательно запугав слабохарактерного кавалера Марго, по-тихому вышлем его из страны, с пожизненным запретом пересекать границы Российской империи. Одним выстрелом хотелось мне убить двух зайцев — убрать с глаз долой несимпатичного мне лично человека и приструнить немного амбициозную женушку. Но брать на себя ещё один грех, отбирать ещё одну жизнь подданного королевы Великобритании? Это мне казалось перебором. Но если малодушный лорд с перепугу выдал информацию, которой заинтересовался сам глава Тайной канцелярии… А не послать ли нам гонца? — невесело усмехнулся я своим мыслям. И обратился к Игнату Михайловичу:
— Отправьте нарочного к графу Дарем. Срочно!
Взяв письменные принадлежности, услужливо поднесенные юным писарем, что следовал за нами на почтительном расстоянии, я набросал коротенькую записку графу, в которой просил незамедлительно прибыть в Тайную канцелярию.
Тем временем князь Скуратов, отдав распоряжения одному из своих подчинённых, увлёк меня по лестнице вниз. Мы входили в самую таинственную и страшную часть ведомства, о которой так много ходило слухов среди тех, кто здесь никогда не бывал. Те же, кто был знаком с подвалами Тайной канцелярии лично и сумел чудом унести свои ноги, хранили нерушимое молчание.
Устав считать ступени, я просто шагал, вслушиваясь в шорохи и стуки, что навевали тоску и апатию. Подобную гнетущую атмосферу можно было бы встретить в каком-нибудь средневековом замке с привидениями и призраками. Я поймал себя на мысли, что абсолютно не удивился бы, если б из-за очередного поворота на нас напрыгнул, звеня ржавыми кандалами, скелет в истлевших одеждах… Наконец мы вышли к массивной двери из прочных досок, укрепленных железными полосами. Игнат Михайлович потянул её на себя, ухватившись за солидное металлическое кольцо, заменявшее ручку. Я напрягся, ожидая противного скрежета петель, но дверь распахнулась совершенно бесшумно, открыв нашему взору святая святых — допросную комнату. Здесь нас уже ожидал Иван. Перебирая густо исписанные листы бумаги, он задумчиво что-то подчеркивал, хмурясь, покусывал кончик пера. Увидев нас, он подскочил:
— Игнат Михайлович…
— Сиди, сиди, Ванюша!..
Скуратов обернулся ко мне, доверительно произнес:
— Не поверите, Ваше Величество, как я рад, что этот юноша решил посвятить свою жизнь нашему нелегкому делу! Какой потенциал, какая сила воли! Я не побоюсь сказать, что перед вами мой будущий преемник… Но, но, не стоит смущаться, молодой человек, умейте достойно принимать заслуженную похвалу!
Иван слегка порозовел, но смотрел на нас прямо, не пряча взгляда. Тут дверь снова открылась и в помещение ввели лорда Мальтраверса, закованного в наручники-подавители.
От лощеного томного красавчика, который провёл здесь всего одни сутки, осталась лишь бледная тень. Затравленно оглядываясь, он мелкими шажками продвигался вперёд, подталкиваемый мужичком неприметного вида. Длинный фартук, похожий на те, что используют мясники, наводил на определенные мысли.
— Готовьте заключенного… — бросил отрывисто князь и вопросительно взглянул на меня. Я нервно сглотнул и неопределённо пожал плечами. Потом все же сказал:
— Пока особо не усердствуйте. Дождемся графа…
Тот же мужичок сноровисто принялся раздевать англичанина. Я вытаращил глаза:
— Это зачем ещё?
— Как же, Ваше Величество, — с явным удовольствием принялся пояснять Игнат Михайлович, задорно поблескивая хитро сощуренными глазками, — вы не представляете, насколько мы зависимы от одежд, надежно укрывающих наши тела. Это как броня — кажется, облачился ты в неё — и стал неуязвим. Так и с повседневной одеждой. А ну-ка, представьте себя голым на каком-нибудь важном совещании!
Я поежился. Действительно, хоть я и не особо стеснялся своего тела, вообразить себя обнажённым среди множества людей, сверкающего всеми достоинствами и недостатками, было неуютно.