— В нашей стране юноша становится мужчиной и входит в круг воинов, только пройдя древний ритуал. Выпив особый напиток, его вайхель — дух-спутник — отправляется в путешествие. И пока дух не совершит трех деяний, он не вернется в спящее волшебным сном тело юноши. Победить своего злейшего врага, одолеть страх смерти и покорить гордую женщину. Только выполнив все три условия, можно обрести настоящее единение со своим духом-спутником в минуты опасности. Ты почувствовал это сегодня — когда нож был у твоего горла, мир обрел яркие краски, жизнь заиграла в твоих жилах древней песней ярости и упоением битвой.
— А что случается, если ему не удаётся выполнить все три деяния? — пристально глядя на индейца, спросил я.
— Он засыпает вечным сном. — бесстрастно ответил тот. — Наше племя слишком мало, чтобы позволять жить слабым духом. Каждый наш воин велик и силен.
Вождь сжал правую ладонь в кулак, стукнул по левой стороне груди и склонился:
— Приветствую вождя северных земель.
И отошел назад.
Я подобрал кинжал, который бросила Тэйни, решив рассмотреть его внимательнее позже, взял девушку за руку и сказал:
— Я принимаю ваш дар.
И краем глаза заметил, как блеснули гневом глаза моей императрицы, окруженной многочисленной свитой. На приеме она не присутствовала, сославшись на недомогание, но после поднятой тревоги примчалась в тронный зал, возможно, в надежде лицезреть мой хладный труп… Усмехнувшись своим мыслям, я подозвал лакея, велев прихватить пару гвардейцев и отвести Тэйни в мои покои. Как поступить с ней дальше — я решу потом.
Проводив с почестями и ответными подарками делегацию алгомцев, я отправился в кабинет императора. Долгое время я, занимая его, чувствовал себя не в своей тарелке. Каждый предмет мебели, каждая мелочь в интерьере напоминала мне об Александре Павловиче, о тех мрачных событиях, что происходили в этих стенах… Наконец, плюнув на преемственность и уважение к традициям, я велел полностью сменить обстановку. И первым делом избавился от монструозного письменного стола, за которым я ощущал себя пигмеем. По моему заказу мастер-краснодеревщик изготовил новый, аккуратный и легкий рабочий стол, удобные книжные шкафы, гостевые кресла и чайный столик. Все практичное, не перегруженное излишней роскошью, в светлых оттенках. Впервые зайдя сюда после столь кардинальной смены обстановки, я ощутил себя экзорцистом, сумевшим изгнать тени прошлого из этих стен. С того дня я с полным правом стал называть этот кабинет своим.
В Малой приемной я, злорадно ухмыляясь, велел установить круглый стол в стиле короля Артура. Именно здесь потом и проводил заседания Высшего совета империи, рассаживая вперемешку аристократов и купцов, великих князей и новоиспеченных дворян, ещё не привыкших к новому положению.
В кабинете меня ожидали письма, доставленные из Австрийской империи. Официальное, изложенное в довольно холодном тоне, поздравление от самого императора Франца Второго я, пробежав глазами, отложил в сторону. И с гораздо большим интересом схватил письма от сестер — Елизаветы и Екатерины. Вскоре после коронации они отправились к своим женихам, младшим сыновьям императора. Первые послания от них были легкими, жизнерадостными. Встретили хорошо, пышная свадебная церемония описывалась с восторженными эпитетами на нескольких листах мелким, убористым почерком. Но с течением времени тон писем сестер менялся. Видимо, не все было гладко в доме Габсбургов. Мужья Кати и Лизы, Карл и Иосиф, часто отсутствовали, участвуя в военных конфликтах между мелкими княжествами. Империя, напоминающая лоскутное одеяло, расползалась по частям, раздираемая межнациональными распрями. Политика германизации, проводимая Францем Вторым, встретила резкое сопротивление со стороны народов, имевших древнюю историю собственной государственности — венгров, чехов, поляков… На фоне неурядиц внутри Австрийской империи все больше ощущался холод и во внешнеполитических отношениях с Россией. Мой давнишний отказ от сотрудничества, прозвучавший в приватном разговоре с фон Урихом, который, как позже оказалось, работал на австрийскую разведку, сыграл в этом не последнюю роль.
Тем временем, и в посланиях сестер все чаще проскальзывали нотки отчаяния. С тоской они вспоминали родные края, наши совместные тренировки, а между строк явственно читалась грусть от разлуки со мной. О том, что обе в положении, они упомянули нехотя и вскользь, старательно обходя эту тему и в последующих письмах. Так и не сложившиеся отношения с мужьями усугубились тем, что обе княжны разрешились от бремени раньше должного срока. И можно было бы списать такой исход недоношенностью младенцев, но девочки родились на диво крепкими, крупными и здоровыми. Узнав об этом, я долго сидел в оцепенении за своим столом. Глядя невидящим взором куда-то вдаль, я пытался тогда отогнать от себя страшные подозрения. Задать прямой вопрос девчонкам я так и не решился, малодушно решив, что пока не стоит об этом думать, раз никто не предъявляет мне каких-либо обвинений…