– Значит, решено, – подытоживает Зет. – После завтрака я провожу вас, а Юфим покажет комнаты Вере Петровне. Вы остаетесь, я правильно вас понял, сударыня?
Верочка отмирает, обводит группу диким взглядом и хватает Юфима за руки.
– Позвольте остаться всем нам! Пожалуйста! Детям нужна мать, а я… я же без своих… Без Михася… Мы будем жить тихо, мы не будем мешать! Пожалуйста!
Она почти плачет. Серый видит, как Юфим поджимает губы и нервно цепляется за чашку, а потом жалобно смотрит на брата.
– Ну пожалуйста! – канючит он, обнимая Верочку за плечи. Та от неожиданности икает. – Давай оставим их себе! Они же такие славные. Они совсем-совсем тебе не помешают. Можно?
Зет невозмутимо берет оладушку и смазывает ее медом:
– Это плохо кончится.
– Ну, пожалуйста-а! – Юфим хитро щурится. Солнце играет в светлых волосах, и Серому вновь чудится сияние. – Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! Оставим их – и я сделаю все, что ты захочешь!
Оладушка опускается на тарелку. Белые руки замирают. На невозмутимом лице мелькает интерес.
– Все, что захочу? Как щедро… – мурлычет Зет, и его вкрадчивый голос ласкает слух.
Тимур застывает с открытым ртом, остальных перекашивает – слишком двусмысленно это прозвучало. Серый вздыхает и возвращается к завтраку. Он уже понял, что хозяевам нет дела до прочих людей. Весь мир для них сосредоточен лишь друг в друге.
– Хочу… Чего же я хочу? – задумчиво тянет Зет, поднимая взгляд к потолку. – Хм… У меня плечи уже третий день каменные, а на днях поясницу прихватило…
– Массаж? Какой же вы жестокий. Кому как не вам знать, что с вашей спиной может справиться только Геракл, – фыркает Юфим и подмигивает Верочке. – Но раз таково ваше условие, Зет Геркевич, я согласен.
– Слышали? Поскольку Юфим Ксеньевич согласен, вы все можете остаться, – обращается Зет к Прапору. – Но не в усадьбе. Прошу прощения, это выше моих сил.
Серый не верит своим ушам. Вот так просто? Ценой их безопасной жизни станет лишь массаж? Мама рядом недовольно сопит. Олеся недоверчиво моргает. Михась и Верочка хмурятся. Близнецы словно играют перед ними спектакль, тонко издеваясь над чувствами. Обоим все равно – есть рядом кто-то еще или нет. Просто один из них хочет себе питомцев. Цена каприза ничтожна и нелепа, ведь какой спрос с родного брата?
– В наше имение входит деревня. Мы сохранили несколько домов – можете занять любой. Там есть все удобства. Живите как угодно – мы не будем вмешиваться в ваши порядки, – продолжает Зет между глотками чая. – Если что-то понадобится, что угодно, вы можете попросить у нас. Мы поможем. Условие лишь одно – не брать лишнего. Вас все устраивает?
– Вы серьезно сейчас? – выдыхает Прапор недоверчиво.
Зет смотрит пристально и тяжело. У Серого кружится голова и сжимает виски от этого взгляда. Слова вбиваются в мозг раскаленными гвоздями:
– Отчего бы мне не быть серьезным? Любой дом, кроме нашей с братом усадьбы, в вашем распоряжении. Вы можете делать с ним все, что угодно, хоть жечь. Условие у нас с братом лишь одно: не брать лишнего, – Зет смотрит на пришибленных, судорожно кивающих людей и добавляет: – А вы, Юфим Ксеньевич, не переусердствуйте с гостеприимством.
Эти слова повисают в воздухе невесомой дымкой, сочатся снисхождением. И сквозь них проступает предупреждение, обычное для всякого родителя, чей ребенок притащил в дом блохастого кота: «Убирать за ним будешь сам».
Серому и остальным неприятно чувствовать себя блохастым котом. Только Прапор беззлобно усмехается краем губ – видимо, приходит к какому-то решению. А Тимур вообще не обращает на это никакого внимания – он продолжает есть, и блины в его пальцах сочатся маслом и вареньем.
Глава 4
Усадьба близнецов стоит на холме, среди деревьев. Это даже не парк – так, облагороженная роща, переходящая в сад и застекленную оранжерею, которую Серый поначалу принимает за теплицу. Одна сторона им уже знакома – там фруктовый сад и баня с беседкой. Другая более дикая: дорожки вьются среди высоких деревьев, изредка встречаются симпатичные скамейки, а между ними – цветы. Цветы растут без клумб, укрывая траву разноцветными пятнами. Петуньи, вьюн, душистый табак, кусты сирени. Встречаются и вычурные флоксы, и простецкая гвоздика. Многих цветов Серый и вовсе не помнит, даже не узнает. В центре этого буйства форм, красок и ароматов гордо возвышается еще одна беседка, живая, из ивы. Чуть дальше, за деревьями, виднеется блестящая водная гладь.
Это так красиво и непривычно, что все теряют дар речи и обретают его, когда волшебная роща остается позади, а водная гладь превращается в широкую кляксу пруда.