Выпускные экзамены состоялись зимой. Ввиду угрозы войны учебный год был закончен в феврале. Срочно требовались офицеры. В марте все ожидали чрезвычайных событий.
Авангард китайских коммунистов стоял уже на Урале — в одном шаге от утопающей в контрреволюционной резне Москвы. Обольщенные манифестом царя Кирилла крестьяне жестоко мстили за невольно причиненное им зло (совершенное с намерением принести добро), не зная, что готовят себе во сто крат худшую судьбу.
Старый Капен все больше терял опору в жизни. Он даже не мог уже быть таким строгим, как раньше, хотя не без успеха таковым притворялся. Ему виделись потоки, реки, целые моря его отличного людзимирского пива, национализированные, социализированные, текущие в определенном направлении. Его завод не имел больше возможностей разных усовершенствований, массу которых он ввел сам, получив в наследство от отца пивоварню в таком первобытном состоянии, что она напоминала скорее нечто стихийно выросшее из земли, нежели дело человеческих рук и разума. Тошно было думать обо всем этом. Нужно было изобрести какую-то «выходку»(?), прыгнуть выше головы, с тем чтобы этой своей выходкой опередить возможные принудительные действия со стороны высшей силы.
При мысли об отце по спине Зипека пробежали мурашки. Когда же кончится страшная отцовская власть над ним, которую он осознанно выносил в течение уже двенадцати лет? (Остальные муки тонули во мраке раннего детства.) Сумеет ли он непоколебимо противостоять этой силе, гасящей в нем всякий самостоятельный порыв? Вчерашний опыт этого рода поселил в нем раздвоенность и нерешительность. Сразу по приезде Генезип заявил отцу, что не будет заниматься пивом, не пойдет в политехнический и что в сентябре, если не начнется война, поступит на факультет западных литератур, к чему он начал готовиться уже в последние месяцы учебы в школе. Литература в идеале должна была заменить терзающую пестроту жизни, с ее помощью можно было изведать все, не отравляя себя и не превращаясь в животное. Так наивно размышлял не представлявший своей дальнейшей судьбы будущий адъютант Верховного Вождя. Отца же, хотя он и не верил в будущее, хватил легкий апоплексический удар. Из-за последних событий и внутренних перемен у него еще не было четкой концепции будущего этого хлюпика — но сам факт сыновнего непослушания вызвал удушье, словно какая-то враждебная материальная сила. Генезип снес это с достоинством африканского марабу. Жизнь отца вдруг перестала его интересовать. Отец стал каким-то чужим человеком, который был помехой на его пути, противился его важнейшему предназначению. После этой сцены Зипек впервые надел фрак (удар случился в семь вечера — было уже темно, вокруг Людзимирской усадьбы мела метель) и в девять часов поехал в санях на бал к княгине Тикондерога. Теперь ее лицо явилось ему в облаке пивной скуки, которую он отбросил навсегда. «Только бы не стать персонажем романа о человеке без свойств», — решительно прошептал Генезип по пути. Это произошло на небольшой полянке, которой суждено было еще не раз стать местом существенных перемен в его жизни. Шепча, он не отдавал себе отчета в своих словах — был слишком не опытен. Безошибочный инстинкт самосохранения (внутренний голос) действовал независимо от разума, но в его границах. Лицо княгини — нет, скорее маска, снятая с ее лица в момент максимального полового исступления — вот был тот таинственный циферблат, на котором должны были появиться лишь для него начертанные знаки: время испытания и род предназначения. Ему уже что-то мерещилось там. Но как расшифровать эти символы, как тут не ошибиться, не зная буквально ничего.
Информация