Мина внезапно поняла, зачем Шошона проводит столько времени на бегущей дорожке. Не для того, чтобы влезть в шмотки от Крю, совсем нет.
— Тейлор в жизни не согласится играть невесту вампира. — Тейлор Маккензи играла у них в сериале роль Табби. Недавно она села на макробиотическую диету и наняла себе личного тренера, стремясь ужаться до размеров Шошоны. Она вполне довольна собой и вниманием, которым пользуется из-за этого у таблоидов, но как бы и ей тоже не сыграть в ящик. Мина пыталась намекнуть ей на это, оставляя в ее гримерке большие деликатесные сандвичи. Не слишком тонко, но что еще придумаешь в такой ситуации?
— Согласится, если АБН так решит.
Мина очень старалась не скрипнуть зубами. Дантист упрекал ее за то, что она делает это во сне, и прописал ей капу[5] — не хватало еще надевать в постели амуницию хоккейного вратаря.
Дантист был тверд: либо это, либо новая, менее стрессовая работа.
Где ж ее такую найдешь… уж точно не на телевидении.
И поскольку Мина временно спит одна, не так уж и важно, как она выглядит ночью.
— Шерил тоже не понравится, — предупредила она. Шерил, ветеран телеэкрана, играла Викторию Уортингтон-Стоун уже тридцать лет. — Вы же знаете, в этом году она надеется наконец получить «Эмми».[6]
Тридцать лет, десять мужей, четыре выкидыша, один аборт, два убийства, шесть похищений, злая сестра-близнец — и ни одной «Дневной Эмми».
Сущая подлость со стороны жюри, по мнению Мины. Не то чтобы она фанатела от Шерил или считала ее диалоги делом всей своей жизни — просто из всех знакомых Мине женщин Шерил была одной из самых приятных.
Мина как раз собиралась предложить Саю — теперь уж все, вампирская сага Шошоны похерила эту линию, — чтобы Виктория влюбилась в отца нового парня Табби; он полицейский, и она поможет ему воссоединиться со своим блудным отпрыском. За это Шерил наверняка получила бы золотую статуэтку своей мечты, а вот за вампиров «Эмми» никто не даст.
— Меня мало волнует, на что она там надеется, — заявила Шошона.
Вот, значит, как? Вот она, благодарность Мине, которая столько раз спасала ее задницу непонятно зачем?
— По-моему, здорово, — щелкнул пальцами Сай. — Обговори это с дядей и тетей, а я пошел, меня ждут на ленч.
— Сай. — У Мины вдруг пересохло во рту.
— Ну, что еще?
Она чувствовала, что должна сказать многое — для блага собственной души, сериала и всей страны в целом, — но ограничилась скромной рекомендацией:
— На Пятой пробка, я по радио слышала. Скажи таксисту, чтобы ехал по Парк-авеню.
— Спасибо, Харпер, — расслабился Сай. — И от тебя какая-то польза бывает.
Когда он вышел, Мина пронзила Шошону убийственным взглядом. Ее злило не то, что она спасла неблагодарному Саю жизнь — на Пятой он бы действительно застрял в пробке, пошел дальше пешком, свернул на Сорок седьмую и попал под продуктовый фургон, — злила предельно ясная фраза «обговори это с дядей и тетей».
Значит, Шошона выиграла.
— Вампиры. Как оригинально, Меценбаум, я просто в шоке.
— Брось, Харпер. Они повсюду, от них не скроешься. — Шошона встала, и Мина только теперь разглядела у нее на сумке дракона из мелких блестящих камешков.
Не может быть!
Полгода Мина тайно грезила о сумке от Марка Джекобса. Пять тысяч… разориться на такую покупку ей совесть не позволяла.
У Шошоны она, правда, аквамариновая, а не рубиново-красная, которая могла бы так классно дополнить Минин комплект, но тем не менее…
Мина, скрипнув зубами, посмотрела Шошоне вслед.
Выбора больше нет. Надо срочно бежать на ленч в ближнюю аптеку и пополнять свой тайный конфетный запас.
12.00 по североамериканскому восточному времени.
13 апреля, вторник.
Автостоянка «Уолмарта».
Чаттануга, штат Теннесси.
Старик Вульф не считал себя снобом. Совсем нет. Если бы кто-то потрудился спросить (никому, кроме его напарника Мартина, это в голову почему-то не приходило), он рассказал бы, что первые пятнадцать лет из своих тридцати пяти жил в полной бедности. Ел, когда очередной отчим выигрывал немного на скачках — если, конечно, мамаша-наркоманка оставляла что-нибудь на еду.
Когда он стал промышлять своим умом на улицах родного Цюриха, социальная служба зацапала его и поместила в приют. Незнакомые люди, к его удивлению, заботились о нем куда лучше, чем собственная семья.
Там, в приюте, на него и обратила внимание Палатинская гвардия. Парень обладал твердой рукой, врожденной способностью к языкам, стрелял в цель без промаха и никого не боялся: ни своих папаш, ни социальных работников, ни священников, говоривших от имени самого Бога, ни кровососов.