Все эти намеки на досках объявлений, конечно, немного преувеличены… разве может он вправду быть принцем или князем румынской династии? Хотя Наталья только недавно, поступив в его группу, поняла, почему Антонеску и курс, который он ведет, пользуются такой популярностью. Почему девочки занимают очередь к нему в кабинет (мальчики тоже, но профессор, говоря о древнем романском искусстве, всегда восхваляет красоту женского тела, так что вряд ли он гей). Все дело в его ораторском даре и поистине царственном обаянии.
В его невозможной пылкости.
— Следовательно… — начала Наталья, глядя, как обтягивает его плечи черный кашемировый блейзер (глаза было плохо видно — он опустил жалюзи на окнах). Может, он все-таки заметит, что на ней новая рубашка, очень эффектно показывающая ложбинку. Куплена на распродаже у Хеннеса-Морица, да, но вид все равно чумовой. — Следовательно, мы можем назвать Румынию колыбелью европейской цивилизации? — А вот это, кажется, сказано вполне по-научному.
— Заманчивая мысль, — серьезно ответил профессор. — Люди, разумеется, живут здесь более двух тысячелетий, и кто только ни вторгался сюда, от римлян до гуннов, пока из Молдавии, Валахии и, конечно же, Трансильвании не сложилось современное государство… но колыбель цивилизации? Нет, не думаю. — Улыбаясь, он выглядел еще лучше, если такое возможно.
— Профессор… — Его улыбка помогла ей раскрепоститься. Она знала, что первой не будет. Антонеску — заядлый холостяк, и дважды с одной женщиной его в ресторане ни разу не видели. Интересно, скольких он приглашал к себе в замок (у него есть замок под Сигишоарой) или в шикарную квартиру в престижнейшем районе столицы?
Может, пару сотен, а может, и никого. Обзаводиться семьей он явно не собирается, но Натальина стряпня может в корне изменить ситуацию. Иляна — ее очередь следующая — говорит, что приглашать его домой глупо и старомодно; лучше отдаться ему прямо тут, в кабинете, как она, Иляна, и собирается сделать.
Но мать уверяет, что Наталья готовит сармале[2] лучше всей их родни. Стоит мужчине отведать, и он будет ее.
— Да? — Антонеску поднял густую черную бровь.
Лучше бы он так не делал. Как он прекрасен, и какой дурой она себя чувствует.
— Я хотела бы вас пригласить к нам домой… на ужин. Когда вам будет удобно. — Ее сердце бешено колотилось. Он определенно должен видеть, как оно бьется, учитывая низкое декольте.
Полутемный кабинет огласила мелодичная трель.
— Извините. — Профессор достал из внутреннего кармана мобильник — последней модели, само собой. — Мне казалось, я его выключил.
Наталья прикидывала, стоит ли упоминать о сармале — или, может, расстегнуть еще одну пуговицу? Иляна точно бы расстегнула.
Профессор, увидев, кто его вызывает, переменился в лице.
— Мне очень жаль, но это важный звонок, я должен ответить. Может быть, вернемся к этому в другой раз?
Наталья зарделась просто потому, что он на нее смотрел… не ниже шеи, заметим.
— Да, конечно, — пролепетала она.
— И скажите, пожалуйста, остальным, — профессор нажал на кнопку, — что мне сегодня придется закончить консультации раньше обычного. Семейные обстоятельства.
Семейные… Так у него все-таки есть семья?
— Хорошо, сейчас передам. — Он ей доверился! Знай свое место, Иляна.
— Спасибо, — отозвался профессор, пока она пробиралась к выходу среди кожаной мебели и манускриптов, на много веков старше нее самой. У других преподавателей кабинеты голые, как партбюро, и такие же мрачные.
Она уже закрывала за собой дверь, и тут он сказал каким-то не своим голосом, по-английски:
— Что такое? Когда? Только не это.
Наталья взглянула на него, и сердце у нее всколыхнулось.
Не от радости, как бывало, когда он шел по коридору в аудиторию, а она подглядывала за ним, но от страха.
Его прекрасные глаза стали алыми. Как вода в душе, если бреешь ноги и случайно порежешься, но чтобы такое творилось с человеческими глазами?
Его взгляд проник сквозь блузку и лифчик в самые сокровенные области ее сердца.
— Выйди вон, — гаркнул он нечеловеческим, как позднее клялась Наталья матери, голосом.
Бледная как смерть, она выскочила к другим студентам, жаждущим профессорского внимания.
— Недурно, вижу, прошла консультация, — съехидничала Иляна и хотела войти сама, но дверь оказалась запертой, и на ее стук никто не ответил. — Свет не горит, — сообщила она, прижавшись к дверному матовому стеклу чуть ли не носом, — и его тоже не видно. По-моему… по-моему, он ушел.
Но куда мог деться профессор из запертого кабинета с одной-единственной дверью?
Глава четвертая
9.45 по североамериканскому восточному времени.
13 апреля, вторник.
Киоск у здания АБН.
Угол Восточной Пятьдесят третьей улицы и Мэдисон-авеню.
Нью-Йорк, штат Нью-Йорк.
— Доброе утро, мисс Мина. Как всегда? — спросил Абдулла, когда она наконец дождалась своей очереди.
— Доброе утро, Абдулла. Сегодня большой, у меня встреча. Легкий, пожалуйста, и бейгл[3] не поджаривайте, я страшно опаздываю.
Тот, кивнув, занялся своим делом. Ни к какому врачу по поводу давления он, конечно, не обращался, хотя Мина на прошлой неделе провела с ним беседу.
Ее саму удар скоро хватит с такими людьми. Понятно, что к врачу отпроситься не так-то просто, но неужели умереть лучше?
Предвидение.
Экстрасенсорика.
Колдовство.
Называйте как хотите, все равно от этого никому проку нет.
Много было пользы, когда она наконец втолковала бывшему бойфренду Дэвиду, что у него в мозгу растет опухоль?
Жизнь она ему, правда, спасла (еще немного, и опухоль стала бы неоперабельной, сказали врачи), но Дэвид тут же ушел от нее к медсестричке из радиологии. «Брианна лечит людей, — сказал он, — а не говорит им, что они скоро помрут».
Вот и спасай такого. Надрывай себе сердце.
А его часть взноса за совместно купленную квартиру? Мина до сих пор с ним не расплатилась, а Дэвиду хоть бы что: давай отстегивай из своих смешных заработков.
Они с Брианной покупают дом и ждут первенца.
Ну еще бы.
На своем богатом опыте Мина познала один непреложный факт: ни один человек не хочет знать, как он умрет.
Кроме лучшей подруги Лейши, конечно. Она Мину слушает с девятого класса, когда Роб Пейс позвал ее на концерт «Аэросмит». «Не ходи», — сказала ей Мина, и Роб пригласил Энджи Харвуд.
Энджи-то и снесло голову, когда оторвавшееся от трейлера колесо угодило в «камаро» Роба, гнавшего с концерта домой.
Мина, узнавшая о происшествии утром (Роб чудом отделался сломанной ключицей), тут же выдала обратно свой завтрак.
Спасая подругу от верной смерти, она подставила вместо нее другую. Надо было и Энджи предупредить. Надо было всеми правдами и неправдами уговорить Роба не ездить в город.
В тот день она поклялась, что таких случаев, как с Энджи Харвуд, больше никогда не допустит. Если это будет в ее силах, конечно.
Неудивительно, что старшие классы, мучительные для многих, для нее стали и вовсе невыносимыми.
Именно тогда она начала писать сценарии для телефильмов. Реальные подростки не сильно рвались общаться с девочкой Ты-скоро-помрешь, зато персонажи маминых мыльных опер («Ненасытные» держали первое место) были всегда ей рады — а когда ее не удовлетворяли сюжетные линии, Мина придумывала свои.
Это хобби, как ни странно, принесло ей удачу — если сочинение диалогов для второго по рейтингу американского сериала можно считать удачей.
Мина считала. Миллионы человек в конце концов убили бы за такую работу, а при ее «даре» все могло обернуться в тысячу раз хуже. Вспомним Жанну д’Арк или, к примеру, Кассандру, дочь троянского царя Приама. У нее тоже был пророческий дар, но бог, любовь которого она отвергла, сделал этот дар проклятием: пророчествам Кассандры больше никто не верил.