Она держалась трясущимися пальцами за перила. Что она натворила? Что происходит? Что он здесь делает? Хочет ее убить?
— Я д-думала, вампиры не могут войти в дом без приглашения. — Ну вот, теперь еще и зубы стучат. Чудится ей, или зрачки Лучана действительно зажглись на миг красным огнем?
— Раньше так и было. — Гром раскатился снова, да так, что перила под ее рукой дрогнули. Гроза стремилась к своей наивысшей точке. — Когда-то люди — и христиане, и евреи — первым делом освящали свои дома. Теперь этого больше не делают, и все стало намного проще.
— Ясно. — Мина, не сводя с него глаз, переступала босыми ногами по полу в поисках упущенной спицы. Если найдет, хватит ли у нее мужества — и сил — вонзить это орудие в сердце Лучана? (Или в то место, где некогда было сердце.)
Не прыгнуть ли вниз? Лучше уж смерть, чем это.
— Даже освященный дом не так уж и недоступен, — продолжал Лучан тем же, почти светским, тоном. — Можно загипнотизировать наименее волевого из обитателей, чтобы он пригласил нас войти. Или, для пущей конспирации, превратиться в туман и проникнуть в замочную скважину.
— Ты умеешь превращаться в туман?
Глаза с красными искрами в глубине уставились на нее.
— Да, умею. И в волка тоже. Вязальной спицей ты меня не убьешь, с балкона не прыгнешь — даже палатинца не станешь звать, какое бы отвращение я тебе ни внушал. — Темные брови сошлись на переносице. — Откуда у тебя это чувство?
Он солгал. Он способен читать ее мысли. Не совсем, но почти.
Мир вдруг перекосился: Лучан обхватил ее за талию и рывком притянул к себе. От соприкосновения с его твердыми мускулами сквозь тонкую ткань рубашки вселенная выправилась было, но ненадолго.
— Я могу понять, отчего ты расстроена… — промурлыкал ласковый голос.
— Вряд ли. — Мина вывернула шею, чтобы взглянуть на него. Она стыдилась навернувшихся на глаза слез, но не могла удержать их. — Несколько часов назад я думала, что ты — лучшее, что со мной было. А теперь понимаю, что совсем не знала тебя. Положим, ты меня тоже, — сказала она, ощутив укол совести, — но ведь ты даже не человек.
Вслед за одинокой молнией, с грохотом разодравшей небо, начался дождь. По голове и плечам застучали капли.
— Когда-то я был человеком, Мина. — Безразличие как рукой сняло: Лучан говорил гневно, с отчаянием. Держа Мину в сомнительном укрытии дверной ниши, он закрывал ее от дождя. Мир все так же тошнотворно кренился. Джек Бауэр рычал как одержимый, но подойти не осмеливался. — Думаешь, мне не хочется вернуть себе все то, что чувствует человек?
Он ненавидел то, чем он был, но вынужден был с этим смириться… точно так же, как и Мина вынуждена была смириться с собой.
— Думаешь, мне нравится то, что сделал из меня мой отец? Нет, не нравится — но был ли у меня выбор? Не знаю, с кем он заключил сделку — с демонами, с ведьмами, с самим дьяволом, — но как-то ночью я умер и очнулся таким, как есть. То же самое он проделал с моим братом Димитрие. «Не горюйте, — сказал он нам, — вы будете жить вечно». Все началось, когда умерла моя мать… после ее гибели он и обрек себя на эту гротескную полужизнь.
Мина смотрела на него в ужасе. За его спиной лил дождь, рокотал гром. Она не хотела слушать его, ничего не хотела слышать.
— Мне нелегко приходилось, — продолжал, криво улыбаясь, Лучан. — Возникли… потребности. Я сопротивлялся им, но они пересиливали. Отец всячески поощрял нас, приносил нам… подарки. Димитрие, от рождения слабовольный, быстро уступил своим низменным инстинктам, стал убивать невинных и сделался просто чудовищем. Я же… не знаю. Возможно, я всем обязан наследию своей матери, которую, как ты знаешь, считали почти что ангелом.
— Лучан. — Мина в порыве глубокой жалости непроизвольно подняла руку — может быть, чтобы погладить его по щеке.
Она ненавидела то, чем он был, но он так страдал…
Лучан отвернулся, не дав ей прикоснуться к себе.
— Я не хочу сказать, что лучше своего брата. Или что его мать была хуже моей. Вложил ли я все свои силы в то, чтобы остановить его и отца? Нет. Я мог бы сделать гораздо больше и впоследствии… сделал.
Он снова повернул к ней голову с горящими, как угли, глазами. Мина опустила руку, словно боясь обжечься.
— Когда отца наконец уничтожили и трон перешел ко мне, я велел прекратить убийства.
Фотографии, показанные Мине Алариком Вульфом, были еще свежи в ее памяти. Но слушать, как Лучан распинается перед ней, да еще под хлещущим ему в спину дождем?
Сейчас он, может быть, и вампир, но когда-то, как сам сказал, был человеком.
— Давай войдем, — шепнула она. — Ты промокнешь.
Он как будто только теперь осознал, что держит ее в объятиях, и его взгляд приобрел интенсивность лазерного луча. Мине это не слишком нравилось. Кто знает, что он видит перед собой — любимую женщину или сытное блюдо?
Понимая, что совершает, возможно, самую непоправимую ошибку за всю свою жизнь, она тем не менее открыла дверь в комнату.
Лучан вошел следом за ней.
— Ты думаешь, что я монстр, — сказал он.
Мина, не отрицая этого, принялась хлопотать.
— Тут где-то есть полотенце. — Подхватив рычащего Джека Бауэра, она запихнула его в стенной шкаф, где, кстати, и полотенце нашлось. Джек, сидя среди ее туфель, нерешительно тявкнул. Ничего. Здесь он будет в большей безопасности, чем она, и никто его не услышит из-за грозы и видеорева в гостиной.
— Ты со мной что-то сделала, — обвинил ее Лучан, когда она вручила ему полотенце и помогла снять мокрый плащ.
— Я? С тобой? — Мина села на кровать, лицом к нему. — Я совершила огромную ошибку, влюбившись в тебя, вот и все. О чем, поверь мне, глубоко сожалею. Как о химической завивке, которую сделала в восьмом классе, не послушавшись Лейшу, чтобы пойти с Питером Дельмонико на вечер выпускников. Так что давай спишем все на мое неправильное решение и на этом завяжем. Как только дождь кончится, ты уйдешь. Оцени, какую я тебе оказываю услугу. Стоит мне заорать, и этот гвардеец в гостиной мигом прибежит и воткнет в тебя кол.
Красные глаза обратились на дверь в гостиную. Мина, заметив это, сгребла его за рубашку и посадила рядом с собой на кровать.
— Ты же знаешь, я не могу уйти, — сказал Лучан, не спуская глаз с двери.
— Почему не можешь? Прекрасно можешь, — заявила Мина, не отпуская его.
Он перевел взгляд на нее — красный огонь, к счастью, горел уже не так ярко.
— Ты знаешь почему, Мина.
О чем это он? Неужели… да нет, он никак не мог…
— Не могу, потому что люблю тебя. — Он взял ее руки в свои. — В письме я сказал, что ты убила дракона.
Лучан Антонеску признался, что любит ее?
Всего несколько часов назад это сделало бы ее счастливейшей в мире девушкой, но теперь…
Теперь она знает, что он не просто Лучан Антонеску, профессор восточноевропейской истории, а еще и князь тьмы.
— Но ты что-то скрываешь от меня, Мина, — продолжал он тем же низким, прерывистым голосом, держа ее за руки. — Я говорю не о палатинце в твоей гостиной, а о том, что почувствовал с первой же нашей встречи. О том, что ты скрываешь от всех.
— Скрываю? — Отлично зная, что он имеет в виду, она лгала по привычке.
— Да. — Его руки легли ей на плечи. — Я знаю, что напрасно тебя обманывал — с кем с кем, а с тобой это никогда не прошло бы. Я делал это, боясь тебя напугать, но до определенного предела вел себя честно, а вот ты честной со мной не была. В тебе что-то есть. С тех самых пор, как мы были вместе, я…
— Что? — Мина знала, что пошла на громадный риск, впустив его в свою комнату… не говоря уж о своем сердце. В любой момент сюда может ворваться Аларик, а с ним и Джон. Если случится худшее, вся вина падет на нее.
Впуская его к себе, она делает фактически то же самое, чем он все эти годы занимался вместе с отцом и братом. Совершает убийство.
Что она себе думает?
— После нашего расставания вчера утром со мной творятся странные вещи. Мне кажется, что я знаю, как умрет каждый человек, с которым я контактирую. Нет, не с моей помощью, что бы ты обо мне ни думала. Совсем по-другому.