В течение многих лет я не могла ослабить бдительность. Мне постоянно казалось, что я хожу по яичной скорлупе, ожидая, что вот-вот упадет другой ботинок. Это было утомительно, это разрушало все, что делало меня собой. То, что Финн принимал и даже поощрял - например, этот милый маленький сеанс рисования, которым я сейчас занимаюсь.
Есть что-то успокаивающее в том, что любому, кто хочет связаться со мной, придется ехать сюда больше часа, и я могу гарантировать, что никто в моей семье не заботится обо мне настолько, чтобы сделать это. Мне также нравится простота квартиры в амбаре. В ней нет ничего фальшивого, в отличие от дома, в котором я выросла, не нужно ничего вычурного, чтобы отвлечь внимание от уродливой сути.
Прошло четыре дня после торжества, и разговор с отцом давит на меня. Стресс донимает меня, и я рисую свою жизнь. Мне нужно поскорее связаться с Линни и спланировать наши дальнейшие действия.
Я поглаживаю кончик кисти. У меня в животе такое чувство, что меня сейчас стошнит. Так много поставлено на карту и так много вещей может пойти не так. И в последний раз, когда что-то пошло не так, меня чуть не убили.
Но влюбиться в Фокса Финнеа? Это никогда не входило в планы, поэтому тем более важно, чтобы все закончилось как можно скорее". Чем дальше зайдет дело с Финном, тем больше вероятность получить травму.
Я выглядываю в окно, и в груди у меня все сжимается, когда я вижу Финна, работающего над своим пикапом. Он возится с чем-то в двигателе, упираясь предплечьем в открытый капот. Он работает над ним почти каждый день с тех пор, как мы вернулись из города. У меня защемило сердце, когда я увидела его снова за этим занятием спустя столько лет.
Он отходит назад и вытирает свои жирные руки о тряпку. Я опускаю взгляд на свои руки, покрытые краской, и каким-то образом не могу объяснить... это похоже на исцеление.
Когда я подняла голову, он помахал мне рукой, и я подошла к окну и открыла его. "Мне нужно сбегать в гараж за запчастью, это займет не больше двадцати минут. Ты в порядке?"
"Да, скоро увидимся".
"Хорошо", - мягко улыбается он и направляется к своей машине. Я сажусь обратно на табуретку и слушаю, как двигатель взревел и поехал.
Кажется, что прошло всего несколько секунд, прежде чем я снова услышал звук хрустящего гравия. Я высовываю голову из окна: "Что ты забыл..."
Сердце заколотилось в груди, когда я увидела, что по дороге к дому приближается машина отца.
Финн
Возможно, я еду быстрее, чем следовало бы, по этим извилистым проселочным дорогам, но мне не терпится промыть последние проржавевшие трубопроводы. Когда грузовик десятилетиями стоит в сарае, все вокруг разъедается и ржавеет. Но если я прав, это должно стать последним препятствием на пути к тому, чтобы снова запустить машину. Не могу дождаться, когда снова услышу гул его двигателя.
Я проезжаю мимо вспышки желтого цвета. Я понимаю, что это куст подсолнухов, мимо которого я проезжал на прошлой неделе, и быстро разворачиваюсь. Я выхожу из машины и срезаю три больших цветка, с особой осторожностью кладу их на пассажирское сиденье, чтобы они не испортились, как в прошлый раз. Но на всякий случай, поэтому у меня их три.
Я мчусь по гравийной дороге, проношусь мимо большого дома, жму на тормоза и ухожу в занос, когда на моем обычном месте оказывается другая машина.
Мой пульс подскакивает, а сердце почти останавливается. Страх. Он струится по моим венам. Редкая и тревожная эмоция, которая заставляет меня вскочить с места и броситься к амбару. Я знаю, что, кого бы я ни нашел, он не будет дружелюбным. Никто не придет без предупреждения, если не хочет быть застреленным по прибытии.
Я достаю пистолет, прежде чем распахнуть дверь. От открывшейся передо мной картины у меня забурлило в животе. Какой-то громила, чье имя я слишком боюсь вспомнить, держит руки Эффи за спиной, в то время как ее отец бьет ее кулаком в живот. Ее ноги отрываются от пола, и она издает болезненный стон, когда из ее легких выжимают весь воздух. При звуке моего приближения Лучано разворачивается и отходит в сторону, а ее голова безвольно свисает, и она дает мне возможность выстрелить.
Кровь брызжет, когда пуля входит и выходит из головы громилы. Эффи падает без сил, и я, борясь с инстинктом, бегу к ней, нацеливая пистолет на Лучано. Его рука тянется за спину, и я рычу: "Бросай, или я без колебаний всажу пулю и тебе между глаз".
Он вытаскивает свой пистолет из-за пояса, болтает им в поднятых руках, кладет его на пол и бросает мне. Я поднимаю его и заправляю в брюки. Кровь бьет ключом, рука трясется, я пытаюсь сдержать палец, каждая частичка меня кричит, чтобы я убил человека, который причинил боль моей жене.
"Финн." Ее голос - мягкий бархат, когда она кладет руку на мою руку и опускает оружие. Воздух с трудом вырывается из моих легких, я с трудом сдерживаю свой гнев - гнев не кажется мне достаточно сильным словом.
"Возьми скотч из верхнего ящика, Эффи". Я не свожу с него глаз. В ответ мне улыбается хитрая, отвратительная ухмылка. Я представляю, как выбиваю кулаком его поганые зубы, а потом отрезаю ему язык.
Эффи протягивает мне рулон скотча, и я жестом приглашаю его сесть на один из обеденных стульев. Он только издевательски смеется, а я быстро приматываю его к стулу. Когда он обездвижен, я подхожу к Эффи и обхватываю ее руками так крепко, что потребовался бы чертов титан, чтобы оторвать нас друг от друга.
Я ослабляю хватку настолько, чтобы заглянуть ей в глаза. "Черт, мне так жаль". Я осматриваю ее лицо в поисках каких-либо других признаков травмы и не нахожу их. "У тебя что-нибудь болит? "1
Она игнорирует мой вопрос. Ее голос мягкий и воздушный. "Ты убил ради меня".
Я обнимаю ее за щеки, смахивая с лица потные пряди волос. "Детка, я готов умереть за тебя".
Она закрывает глаза с тяжелым вздохом, и мне больно, что она когда-то сомневалась в этом. "А теперь разберемся с этим куском дерьма". Я отстраняюсь и поворачиваюсь лицом к Лучано. "Что с тобой делать?"
"Ну разве это не сладкий момент", - усмехается он.
"Мне все равно, кто ты - ее отец или реинкарнированный Бог, никто не обидит мою жену и не останется безнаказанным".
"Не знаю, почетно это или позорно", - размышляет он.
"Что именно?" Я устал от этих игр.
"Ты играешь в белого рыцаря по отношению к стукачу". Он наклоняет голову в одну сторону, его рот кривится в самодовольной усмешке. У меня сводит челюсти, пальцы крепко сжимают пистолет, пока я обдумываю его слова. Я сжимаю вторую руку в кулак.