Я была так зла на Финна, так зла на себя, так измучена и травмирована всем происходящим, что согласилась с планом отца. Я увидела фотографию убежища и отправила ее отцу, сказав, что это потенциал, который нужно исследовать.
Когда Финн привел меня в убежище, я поняла, какой бомбой окажется эта фотография. В тот момент я знала, что разобью ему сердце. Я и представить себе не могла, что тот момент любопытства в коридоре станет бременем наших отношений. Он просил от меня верности и честности, а я эгоистично пообещала ему то, что никогда не смогу дать.
Эта маленькая ошибка стала похожа на оставленный без внимания заусенец, который загноился и превратился в смертельную инфекцию. Я знала, что совершила непоправимую ошибку с Финном. Но я решила попробовать, даже если это будет глупостью.
Губернатор был самой большой угрозой нашему будущему. Супружеские привилегии или нет, но пока он пытается раскрыть убийство своего сына, мы с Финном никогда не будем в безопасности. Коррумпированный политик с криминальными связями - грозный противник, и он был готов постучать в нашу дверь.
Убив Хадсона, я нацелилась на его спину. Я должна была исправить ситуацию для него и для нас. За нами охотились с двух сторон. Губернатор пытался найти своего сына, а мой отец все еще намеревался разрушить наше перемирие, длившееся десятилетиями, чтобы добраться до тайника. Я думала, что пока смогу сдержать отца, но знала, что нужно предпринять шаги, чтобы уничтожить губернатора и постоянную угрозу, которую он представляет.
Я откинулась на матрас и проследила глазами за трещинами на потолке. Я вымоталась до костей и одновременно гудела от неконтролируемой энергии. Я не могла перестать думать о своем телефоне и сообщении, которое я оставила Финну.
Нашел ли он его? Рассказали ли ему Les Arnaqueuses о нашем плане? Выполнят ли они наш новый план?
Имеет ли все это значение, если я выхожу замуж за брата человека, которого убила?
Поворот засова пугает меня, и я поднимаюсь на ноги в постоянной тревоге. Входит один из солдат моего отца. Он ставит передо мной на пол миску с минестроне. Никаких столовых приборов. Даже ложки нет. Неужели они думают, что я выберусь из комнаты на высоте четырех этажей с одной лишь ложкой?
"Ты выбрал себе дату?" спрашиваю я.
Он кивает. "Через четыре дня".
Четыре дня спустя я смотрю на свое отражение, одетая в белое. Я чувствую и выгляжу опустошенной. Мои обычно полные щеки теперь выглядят обвисшими из-за пяти дней, проведенных на супе. Мешки под глазами темные и ярко выраженные, несмотря на все старания моей мамы. Она надела мне на шею жемчужное ожерелье и застегнула его сзади. На ощупь оно напоминает петлю для приговоренного.
Она толкает меня между лопаток. "Встань прямо, ты же не хочешь выглядеть горбуньей на свадебных фотографиях?"
"Он действительно не знает? Или ему просто все равно?" спрашиваю я, мой желудок подрагивает.
"О чем?"
"О том, что я убила..." Она закрывает мне рот рукой.
"Мужчины простят почти все во имя власти. И тебе стоит помнить, насколько они влиятельны. Когда речь идет о сыне губернатора, ты ничего не знаешь. Ты поняла меня, Эуфемия?" Ее глаза, похожие на мои, умоляют меня через зеркало встать в строй.
"Кого? Моего первого суженого или моего второго мужа?" Моя голова дергается в сторону, щека горит от ее пощечины.
Она поджимает губы. "Если хочешь выжить в этом мире, будь милой, улыбайся, а когда придет время, раздвинь ноги". Почему она решила сказать мне это, я не знаю. Я уже была здесь, лицом вниз, задницей вверх, когда Финн сделал меня своей женой. Какой бы выгодной ни была та ночь, она кажется благословением по сравнению с тем, что мне предстоит пережить.
Она похлопывает меня по плечам и распушивает вуаль, в ее голосе звучат тошнотворно-сладкие нотки. "Ты прекрасно выглядишь, дорогая".
Я с трудом пытаюсь найти свою маску. Ту кроткую податливость, которую я носила так часто, что она стала второй кожей, теперь трудно вызвать. Финн видел меня. Слышал меня. Возможно, даже любил меня без этого. И теперь, пытаясь вернуть ее на место, мое истинное "я" словно разрезает себя пополам. Раньше моя маска была комфортом, безопасностью. Теперь это просто предательство.
"Подождите минутку. Но не слишком долго, все уже готовы внизу". Мама сжимает мое плечо и выходит из комнаты.
Я стараюсь не думать о сообщении, которое я оставила Финну на своем телефоне в сотый раз за последние четыре дня. Он наверняка уже нашел его. А это значит, что если он и нашел его, то этого было недостаточно, чтобы исправить то, что я сделала. Или он не смог связаться с Les Arnaqueuses, или - нет, что сделано, то сделано.
Внизу стоит церковь, полная людей. Кто они? Разве это важно? Свадьба состоится, и несущественные детали этого не изменят.
Я была выжившей задолго до того, как стала женщиной. Я и сейчас ею остаюсь. Борьба изменилась, но я так же сильна.
Я долго смотрелась в зеркало, а затем спустилась в фойе церкви, где меня ждал отец. Его черные волосы были зачесаны назад, а глаза темные, как уголь. Он протянул мне локоть. "Ты прекрасно выглядишь, принцесса". Он называет меня принцессой, и в моей голове возникают болезненные образы ленивого утра, мягкого солнечного света и тепла тела Финна, обхватывающего мое.
Я обнимаю его за плечи, но не притворяюсь, что улыбаюсь. Я выполню свой долг, но не стану притворяться, что моя тюрьма - это замок.
Когда мы проходим через двойные двери в храм, начинает звучать органная музыка. Это песня, которая должна заставить ваше сердце расцветать от романтики и радости, а вместо этого мне кажется, что я возглавляю собственную похоронную процессию.
Когда я вижу Уильяма в конце прохода, мои легкие отказывают. Такое ощущение, что мою голову держат под водой. Мой пульс учащается от сходства между ним и Хадсоном до головокружения. Мое тело кричит, чтобы я отступила, горло сжимается, как будто жестокие руки Хадсона все еще сжимают его. Отец сжимает мою руку в своей, пытаясь удержать мои шатающиеся ноги, пытаясь затащить меня в брак, которого я не хочу.
Люди на скамьях - безликие размытые пятна. Я даже не узнаю священника. Ощущение такое, будто попадаешь на съемочную площадку, холодную, безличную, похожую на фарс. Единственные реальные вещи - это букеты белых роз в конце каждого ряда, но даже они ощущаются как часть обмана.
Отец передает меня Уильяму, его руки такие же потные, как и мои. Его голубые глаза смотрят на меня с покорным холодом. Они могли бы быть красивыми, если бы мне не пришлось бороться за свою жизнь, глядя на такую же пару. Когда священник начинает церемонию, у меня в горле появляется кислый привкус, а его слова - лишь сухой гул.