— Поверь, я не пыталась доставить тебе удовольствие. Черт возьми, ты заставил…
— Когда ты опустилась на колени, я отпустил дверь. Ты могла уйти в любой момент. Но ты этого не сделала.
Вау. Он бредит.
— Это потому, что моя мать стояла прямо за дверью…
— Значит, ты скорее отсосешь у сводного брата, чем попросишь помощи у дорогой мамочки? — он потирает подбородок. — Интересно.
Сдерживаюсь, чтобы не протянуть руку и не придушить его.
— Отвали. Я не хотела…
— Тогда тебе следовало уйти, — ухмыляясь, он подходит ближе. — Но вот ты здесь, — горячий взгляд пригвождает меня к месту. — Господи, какая же ты жалкая.
Открываю рот, чтобы заговорить, но он протискивается мимо меня.
— Я знаю, чего ты хочешь… но этого никогда, блядь, не случится.
— Мне ни черта от тебя не нужно, мудак, — шиплю, прежде чем дверь захлопывается.
Но даже когда слова слетают с губ, я знаю, что это ложь.
Потому что в глубине души… за всеми обидами и болью.
За всей ложью, в правдивости которой убедила себя, и за всей правдой, в лживость которой заставила себя поверить…
Я хочу знать, почему что-то внутри меня оживает, когда он рядом.
Я хочу знать, что движет им и что делает его таким злым.
Я хотела битвы… но он подарил мне войну.
Когда выхожу из Volvo Трейси, резкий запах дыма от большого костра заполняет ноздри.
Стейси что-то говорит мне, но я не могу разобрать, что именно, из-за рэп-музыки, льющейся из большой колонки, которую кто-то установил возле пня.
Однажды я была на озере Devil’s Bluff, но не во время вечеринки.
Поворачиваю голову, чтобы попросить Стейси повторить, но она обнимается с Трейси, и они обе спешат впереди меня, чтобы оказаться в большой толпе людей, собравшихся вокруг костра.
Не только чувствую себя не в своей тарелке, но и всерьез жалею, что не взяла с собой толстовку, потому что здесь, в горах, прохладно.
Грязь и ветки хрустят под ботинками, когда я делаю неуверенный шаг. Затаив дыхание, оглядываюсь по сторонам. Из расщелины между двумя огромными горами, окруженными деревьями и мхом, виднеется пресноводное озеро.
Здесь царит безмятежность и умиротворение. Словно пейзаж, созданный талантливым художником.
Ну, если не считать большого бочонка, различных бутылок со спиртным, которые передают по кругу, красных стаканчиков Solo, валяющихся на земле, и полуодетых подростков, трущихся друг об друга.
Я обхожу тусовщиков стороной и направляюсь к полому бревну, возвышающемуся над озером. Чувствую себя глупо из-за того, что пришла сюда, и сожаление тяжелым грузом оседает в груди. Я так долго была изгоем, что просто хотела узнать, каково это — вписаться в общество.
Однако мне следовало бы знать лучше. Не нужно лечить зубы, чтобы понять, что будет неприятно, и здесь то же самое.
— Привет, — раздается низкий голос позади меня. Когда оборачиваюсь, вижу Кена Ракмана.
— Привет.
Сделав шаг вперед, он жестом указывает на бревно, на котором я сижу.
— Можно присесть?
Немного отодвигаюсь, чтобы дать ему и его широким плечам немного места.
Хотя, возможно, мне следовало бы дать ему больше пространства, потому что он оказывается немного ближе, чем я ожидала.
Он смотрит на озеро и делает глоток пива.
— Наверное, это не совсем твое, да?
Не знаю. Меня никогда раньше сюда не приглашали. Но пока что? Это отстой.
— Это так очевидно? — бормочу, жалея, что не могу сказать что-нибудь более остроумное.
Не то чтобы я стремилась произвести впечатление на Кена. Хотя он невероятно милый со своими волнистыми светло-каштановыми волосами, медовыми глазами и красно-черной спортивной курткой с эмблемой школьной футбольной команды.
— Вроде того, — он пожимает своими широкими плечами. — С другой стороны, ты никогда не следовала за толпой.
У меня на языке вертится мысль о том, что толпа никогда не хотела видеть меня рядом, но он добавляет: — Это то, чем я всегда восхищался.
Не могу сдержать смех, потому что, хоть Кен и не является лидером популярной тусовки, он определенно ее часть.
— Вау. Это… — качаю головой, позволяя словам повиснуть в воздухе.
— Что? — спрашивает он, обращая на меня взор своих медовых глаз.
Решаю быть честной: — Просто странно, что ты восхищаешься тем, что я не вписываюсь в общество, когда очевидно, что ты вписываешься.
Если мое заявление и обидело его, он не подает вида.