— Извини?
Все, что я могу сделать, — не рассмеяться.
Мне надоело это ее маленькое представление.
Надоело притворяться, что жизнь идеальна, чтобы соответствовать людям, которых она считает значимыми.
Надоело, что она требует от других всего этого дерьма, когда сама не может оторвать задницу и пойти работать ради того, чего хочет.
Надоело, что она всегда настолько пьяна, что не заботится о важных вещах.
Например, о собственной дочери.
Моя мать красива — настолько красива, что легко использует свою внешность в собственных интересах. Не сомневаюсь, что именно поэтому мой отец оставался с ней так долго, несмотря на то, что она ужасна. Ее нутро настолько уродливо, что мне становится плохо физически.
— Возможно, если бы ты не была легкомысленной алкоголичкой, папа бы не умер, — шиплю с каждой унцией яда, которую испытываю к женщине, стоящей передо мной.
Ее глаза расширяются: — Да как ты смеешь.
Острая боль от пощечины, сопровождаемая вздохами стоящих рядом людей, заставляет меня отшатнуться.
Она раньше никогда не била меня.
— Хватит, Эйлин, — рычит Лео, втискиваясь между нами. — Сейчас не время и не место.
Трент бросает на меня сочувственный взгляд, после чего берет маму под локоть и выводит из комнаты.
Лео поворачивается ко мне: — Ты в порядке?
Потираю щеку.
— В порядке.
Но на самом деле… нет.
Не знаю, как осмыслить эту потерю.
Не знаю, что буду делать без отца.
Не знаю, как мне выжить в одиночку.
Потому что сейчас все именно так. Я совсем одна.
— Я сожалею, — говорит Лео, — это было совершенно неуместно.
— Не извиняйся от ее имени.
Нахмурившись, он лезет в карман своего костюма и достает бумажник: — Ты же знаешь, что я всегда готов помочь, правда?
Смотрю на небольшую пачку денег в его руке и, наконец, понимаю, почему люди говорят, что это корень всех зол.
Деньги равны жадности.
Жадность сделала мою мать такой мелочной и жалкой женщиной, какой она является сейчас.
Жадность убила моего отца.
Интересно, что это сделает со мной?
Покачав головой, говорю: — Я не могу их принять.
Жена Лео борется с боковым амиотрофическим склерозом. За последний год ее здоровье ухудшилось настолько, что она уже не может ни говорить, ни двигаться без помощи круглосуточной сиделки.
Несмотря на то, что Лео юрист и неплохо зарабатывает, помощь, в которой она нуждается, стоит дорого.
— Возьми, Аспен, — настаивает он, вкладывая деньги мне в руку. — Это меньшее, что я могу сделать.
Снова начинаю протестовать, но он сжимает мои пальцы.
— Позволь мне позаботиться о тебе.
Эти слова вызывают всплеск такой сильной агонии, что я хватаюсь за грудь.
Чувствую, как мое сердце в прямом смысле разбивается на тысячу осколков.
Папа мертв.
Он никогда не вернется.
Теперь я сама по себе.
Сердце застревает в горле, и я выбегаю из комнаты, отчаянно нуждаясь в воздухе.
Как только оказываюсь на улице, прислоняюсь к стене здания и опускаю голову, заставляя себя дышать, чтобы не потерять сознание.
Боже, я так зла на него за то, что он вор.
Так зла на него за то, что он бросил меня.
Слезы стекают по щекам, и впервые с тех пор, как узнала о его смерти, я отдаюсь душевной боли и плачу.
Это так больно. Как будто кто-то вонзил кинжал мне прямо в грудь и прокручивал его, пока я наконец не истекла кровью.
Волна печали захлестывает меня, колени подгибаются, и я падаю на землю. Настолько погружена в свое горе, что не замечаю, что не одна.
Пока в поле зрения не появляется пара черных ботинок.
Мне даже не нужно поднимать голову, чтобы понять, кому они принадлежат. Я всегда чувствую его присутствие… это похоже на то, как у некоторых людей ломит кости перед дождем.
— Чего ты хочешь?
Поднимаю на него взгляд, когда он не отвечает.
На нем черная толстовка с капюшоном и темные джинсы. Полная луна освещает резкие черты лица, когда он достает сигарету из пачки и подносит ко рту.
Молча изучает меня… как будто я какой-то новый странный образец под микроскопом.
Головоломка, которую он никак не может разгадать.
Прищуриваюсь и встаю.
— Чего ты хочешь? — повторяю, на этот раз жестче.
Разочарование подкатывает к горлу, когда он не отвечает, и я толкаю его.
— Какого черта ты здесь делаешь, Нокс?
Собираюсь толкнуть его снова, но он прижимает меня стене, обхватывая руками.