Он делает паузу, как будто ожидает от меня какой-то реакции, но я не уверен, какой — счастья от сравнения с отцом или, может быть, уважения к человеку, который, по мнению Боба, ответственен за мой талант игрока. Когда я не отвечаю, Боб продолжает: — Как ты думаешь, что скажет твой отец, когда ты с ним поговоришь?
Я всегда ожидаю подобных вопросов, но, похоже, на них не становится легче ответить. Правда в том, что мой отец очень мало говорит о мяче. С тех пор, как я сказал ему, что не заинтересован в профессиональной игре, он перестал притворяться, что меня это волнует. Что меня устраивает, но любящий папа, который поддерживает сына несмотря ни на что, — это лучшая оптика. Но я знаю, что скажет моя мама, поэтому даю ему это. — Он поздравит, но скажет не расслабляться, потому что настоящая работа только-только начнется.
— Спасибо за уделенное время, Гэвин. Удачи тебе.
В раздевалке мы празднуем — кричим и ругаемся. Это правда, настоящая работа только начинается, но сегодня вечером мы получим удовольствие. Входит тренер Рейнольдс, сверкая редкой улыбкой, и поднимает руку, призывая нас успокоиться. — Хорошая работа на этой неделе. Вы должны гордиться. Вы играли умно, перемещали мяч и сохраняли низкие потери. Вот что будет требоваться в каждой игре с этого момента. — Мы вибрируем энергией. На один шаг ближе. Он двигает головой. — Идите сюда.
Мы прижимаемся, руки в центре.
— Мы всей командой ужинаем, а потом у вас выходной.
Некоторые ребята начинают кричать от волнения.
— Комендантский час в одиннадцать.
Те же самые ребята стонут.
Тренер ровняет их серьезным взглядом. — Я не хочу никого выслеживать. Автобус отправляется в аэропорт завтра в семь часов утра. После того, как мы выиграем национальный чемпионат, вы сможете иметь столько свободного времени, сколько захотите. — Он кивает мне головой, давая понять, что закончил говорить.
— Раз, два, три, — говорю я, и мы все вместе поднимаем руки. — Работать “эм”.
Питание осуществляется в банкетном зале отеля. Мы выходим из автобуса, и многие парни направляются прямо туда, но я сначала иду в свою комнату, чтобы позвонить маме. Как и ожидалось, она посмотрела игру и полна счастья и похвал.
— Ты видела интервью после игры?
— Да я видела это. Ты с ним разговаривал?
Я точно знаю, кого она имеет в виду. — Он отправил сообщение.
— Тебе нужно поговорить с ним, Гэвин. Нехорошо держать весь этот гнев внутри.
— Не сегодня ночью. Я не хочу, чтобы он все испортил.
Она вздыхает, но не давит. Через несколько минут мы вешаем трубку, и я направляюсь вниз, чтобы встретиться с командой.
Пролистываю заголовки об игре на телефоне. Каждый упоминает “его”. Меня прямо бесит, что он получает признание. Некоторые также упоминают мою маму, но только как тренера, а не как великую баскетболистку. Она сама была спортсменкой D1, и это настоящая причина, по которой у меня есть какие-то навыки на площадке. Она — “единственная” причина, по которой я чего-то добился.
Моя мама часами возила меня на тренировки, отбивала мячи, обсуждала игры и стратегии, пока папы не было. Я никогда не обижался на него за это, пока не стал старше и не понял, что отсутствие родителя было его выбором, а не чем-то, что он мог винить в своей карьере. Многие родители путешествуют по работе. Он мог бы звонить или приезжать домой чаще. Он мог бы, черт возьми, постараться больше.
Когда я выхожу из лифта, меня узнает парень лет тридцати пяти. — Ты сын Энтони Леонарда. Черт возьми, ты похож на него. Он тоже здесь?
Я качаю головой. — Нет, чувак, извини.
Он делает шаг в сторону, чтобы встать у меня на пути, и идет назад передо мной. — Правда ли, что он встречается с супермоделью 90-х? Как ее зовут? Кристи? Неа. Дениз?
— Тебе придется спросить его, — говорю я настолько вежливо, насколько могу. У меня такое ощущение, что челюсть вот-вот сломается, я так сильно стачиваю коренные зубы.
— Можно мне взять твой автограф? Мои приятели никогда не поверят, что я столкнулся с сыном Энтони Леонарда.
Я останавливаюсь и киваю в знак согласия. Женщина с ним достает ручку и лист бумаги, на котором я пишу свою подпись и возвращаю.
— Ты тоже собираешься в НБА?
Все близкие знают, что это не так, но опять же — оптика. Я даю ему отрепетированный ответ. — Посмотрим.
Я снова иду, а он не следует за мной, а только кричит мне вслед: — Приятно было познакомиться.
Я чувствую себя придурком, но не так-то просто имитировать мою любовь и восхищение отцом один на один. Я не хочу разрушать мнение этого парня о нем. Возможно, мне следовало бы, но я знаю, каково это, когда все разбивается на миллион неровных осколков.