– Не видишь – очередь у меня! Хватит ныть, я ж тебя зеленкой помазала – заживет. Сейчас отпущу народ, отведу тебя к доктору.
– А давайте я отведу его, здесь же близко, – предложила Марина.
– Да нет, больница давно закрыта, в райцентр надо обращаться. Но можно к фельдшеру домой сходить, только живет Гавриловна на том краю, на самом яру. А ведь она здесь очень давно, – продавщица взглянула на Марину просительно. – А, может, вы с Пашкой к ней сходите, заодно и поспрашиваете?
– Схожу. А ты пойдешь со мной? – спросила Марина мальчика. Он подумал, поглядел на кулек с конфетами и кивнул.
Конечно, Марина не обманула надежды мальчика и сразу за дверью угостила его конфетой. Пашка ковылял довольно быстро, хотя и ступал на пятку левой ноги, оберегая пальцы, обмотанные грязным бинтиком. Марина слегка поддерживала его под локоть. Он показал Марине дома своих приятелей, новую школу и то, что осталось от старой. Улица все тянулась и тянулась, заметно повышаясь, а солнце, светившее слева, стало заглядывать в лицо. Марина надвинула пониже шляпу, и почти ничего не видела кроме дороги под ногами, которая становилась все более заросшей травой. А Пашка рассказывал, что перешел во второй класс, что в деревне ему очень нравится: можно купаться три раза в день и в лес ходить за грибами.
– Да вот сюда все и ходят по старой дороге, – наконец сказал Пашка, останавливаясь, и Марина подняла голову. Они стояли у забора последней усадьбы. Аромат сосновой смолы от прогретых солнцем деревьев в этом месте чувствовался особенно сильно. Улица кончилась полевой дорогой, которая здесь раздваивалась: правая дорожка сбегала с кручи вниз к невидимому отсюда берегу реки, а левая ныряла в сосновый бор навстречу солнцу. Молодые сосенки сразу скрывали ее из виду, но поверху виднелся узкий ровный просвет голубого неба. «Просека, только заросшая, – догадалась Марина, – и почему-то идет на юго-восток». Туристы, с которыми Марина ходила в поход, уверяли ее, что все просеки делаются с севера на юг и с запада на восток. Они подошли к калитке.
Дом Гавриловны показался Марине совсем новым и красивым, как игрушечка. Он был обшит дранкой, покрытой лаком, которая сверкала на солнце оранжевым янтарем. Стоял он на самом высоком месте Белого Яра немного на отшибе и глядел на деревню как бы свысока. Поднявшись на высокое крыльцо с фигурными столбиками Марина оглядела панораму. Влево – открывался изумительный вид на реку, на ее низкий левый берег и далеко-далеко, до самого горизонта. Прямо – полого спускалась живописная деревенская улица. Вправо – стояла темно-зеленая мохнатая стена соснового бора, которая широкой дугой охватывала деревню. Тем временем, Пашка постучался в дверь.
На крыльцо вышла хозяйка, высокая худая женщина лет пятидесяти, с гладко причесанными наполовину седыми наполовину черными волосами. Пашка юркнул за спину Марины, которой пришлось самой вступать в переговоры. Она поздоровалась с самой обаятельной улыбкой. Гавриловна недовольно взглянула на нее пронзительными маленькими глазками сквозь очки в темной пластмассовой оправе:
– Здравствуйте! Я, между прочим, – в отпуске. Ну, что у вас?
Из-за Марины высунулся Пашка и жалобно завел:
– Здрассте, Зоя Гавриловна! У нас нога болит – ужас, я сегодня в речке напоролся на что-то, мама помазала на работе зеленкой, а тетя Тома с утра в город уехала, а она все равно болит, а в магазине – очередь, а она конфеты покупала…
– Тихо, не трещи, все ясно! Тебя, кажется, Пашей зовут? Иди в дом, сейчас посмотрим, – лицо фельдшера смягчилось. – И вы проходите, спасибо, что помогли, – добавила она, не сводя глаз с ноги ковыляющего в дом мальчика.
Зоя Гавриловна предложила Марине посидеть в прихожей, а Пашку провела на кухню и прикрыла дверь. Марина ждала, слушая приглушенные звуки: бряканье умывальника, мычание и вопли пациента и уговоры фельдшера, постукивание металлических инструментов. Небольшая прихожая чистотой и пустотой до странности напоминала приемную врача: напротив двери кухни три стула в ряд, да на стене почти свободная вешалка. Собственно, она, наверное, таковой и являлась, если все деревенские от мала до велика бегали сюда за медицинской помощью. Кроме входной и кухонной, здесь были еще две двери, крашенные белой краской. Одна была закрыта, а вторая приоткрыта, за ней было ярко освещенная солнцем комната. Со своего места Марина видела только стоявший у стены шкафчик, накрытый белой салфеткой с вышивкой «ришелье», да стоящую на нем черно-белую фотографию в рамке. Марина даже разглядела, что на ней запечатлены женщина и мальчик. Женщина сидела, а мальчик стоял рядом, положив руку ее на плечо. Кажется, она такую же где-то видела, ну да, в такой же картинной позе сняты папа и бабушка Аня, только он там уже студент, а не школьник.