– А женщины к нему приезжали?
– Да что ты, упаси Бог! Он ведь женатый был.
– Ну и что, что женатый? Разве женатые не могут развлекаться с женщинами?
– Это сейчас могут, а раньше себя блюли. Партийный он был, как можно такое позволить? Тут народу всегда толклось много, враз бы заметили. Бабы наши глазастые, ничего нет – и то учуют. Да и жена потом к нему приехала. Что там у них случилось, не знаю. Михеич ничего не говорил, как рыба молчал. А вот Галька – повариха – рассказывала, милиции было – страсть, и тоже ничего не говорили. Может, что украли у начальства? Жена Краснова захворала и уехала к себе в Москву с дитями. А он еще тут был сколько-то, а потом и он уехал.
– И сколько детей у Краснова было?
– А вот это не знаю.
– А повариха эта здесь живет?
– Нет, она давно в городе на пенсии.
– А кто-нибудь остался из тех, кто здесь работал при Краснове?
– Нет, никого, двадцать лет же прошло. Дачники потом появились. А сначала только база отдыха была.
– А у Михеича была дочка или внучка?
– Нет, у него сплошь пацаны были. И сыновья и внуки – одни пацаны. Вот уж повезло, так повезло! А я все один: и крышу чиню, и печку перекладываю. Сына нету, а зять – что с него взять?
– А в деревне старой кто-то жил, когда вы приехали?
– Нет, уж давно никто не жил, одно название было, что деревня, дома развалились, стены торчали и кое-где крыши. Ремонтировать дороже обошлось бы, чем новый дом ставить.
– А к работникам базы родственники из заводских в гости приезжали?
– Ты, прямо, как следователь допрашиваешь. Скажи, что узнать хочешь?
– Мне надо про одну девушку узнать. К кому могла ездить зимой в гости молоденькая девушка в голубой куртке?
– Да, вроде не было таких. Поварихи здесь не жили зимой, только на выходной приезжали, комнатка была маленькая на две койки, какие гости? А у Михеича не было заводской родни, он сам деревенский. Как на пенсию пошел, да к сыну в город переехал, так и двух лет не протянул, помер. А пока здесь по хозяйству работал, здоровый был. С коровой, знаешь, сколько работы? Одного сена целый стог надо, попробуй, заготовь. А ты, может, молочка хочешь? Старуха мне оставила, сама коров пасет, наша очередь.
– Нет, спасибо,– засобиралась Марина, – мне пора, поснимаю домики, да поговорю с отдыхающими.
Через окно она увидела, как синие «Жигули» остановились на въезде на базу. Водитель остался в машине, а примелькавшийся Марине парень (сегодня он был в шортах и футболке), озираясь, пошел влево к корпусам. Марина уже попривыкла, что ее «пасут», но все равно было неприятно. Кто следит, зачем? Может, все узнают, а потом убьют? Марина дождалась, пока наблюдатель скроется за первым кустом, и только потом неторопливо, внешне спокойно пошла направо к домикам для начальства.
Их построили на маленьких полянках прямо в лесу, и они едва просматривались то тут, то там за стволами сосен. Марина направилась к дальнему двухэтажному дому, отвечавшему по ее мнению понятию «директорский». За оградой висела веревка с сохнущими ползунками и пеленками. В тени большого куста черемухи стояла детская коляска, завешенная сеткой. Рядом в кресле сидела и вязала что-то розовое пушистое молодая мама. Раскидистые кусты сирени скрывали и без того закрытый дворик.
– Извините, пожалуйста, можно мне немного посидеть у Вас?
Мамаша настороженно осмотрела коляску с сокровищем.
– Мне еще два часа до автобуса, хотела в Белый яр к подруге съездить, она там продавщицей, да по ошибке раньше вышла, теперь не успею, уезжаю сегодня, – подробно объясняла Марина. «Лишь бы она меня не выгнала!»
– Сидите, – разрешила хозяйка.
– Как зовут малышку? – спросила Марина, точно определив пол по преобладающему розовому цвету ползунков.
– Машенька. Папка наш работает, приезжает по вечерам, а мы скучаем тут в лесу.
– У меня сестру тоже Машей зовут. Хороший у вас дом, большой. Свой или нанимаете?
– Свой. Это родители мужа купили, когда завод распродавал эти домики. Когда-то хорошие были, а потом постарели, а денег не стало содержать, вот и распродали.
– Дорого стоил?
– За те же деньги взяли. Этот дом долго никто не хотел покупать. Говорят, убийство произошло здесь.
– Да вы что?! А кого убили?
– Не знаю, слухи разные ходили, вроде жену директорскую, точно не знаю. А муж говорит, брехня все это. А может, чаю? Машенька спит. Мы на веранде устроимся.
Дом опоясывала по всей стене большая веранда с открывающимися окнами.
Марина вместе с Кирой, так звали молодую маму, пили чай с Катиными пирогами. Марина вспомнила, как умилялась англичанка Саманта, преподававшая в Университете, русскому обычаю – предлагать поесть любому зашедшему в дом человеку в любое время суток. А через полгода она сказала, что поняла причину, что это происходит от тяжелой жизни всех поколений русских людей: всем пришлось когда-то голодать. А уж в Сибири из-за сурового климата предлагать горячий чай – больше, чем традиция. Когда человек приходил в дом с мороза, его угощали чаем, чтобы он согрелся. Папа, например, всегда, даже если кто на минутку забегал, напоминал Марине: «Что же ты подружке чаю не предлагаешь?». Кира уплетала пирожки, взахлеб рассказывала о важных по ее мнению событиях из жизни Машеньки. Марина кивала, делая вид, что слушает. Она пощипывала свой пирожок, но есть ей не хотелось. Часы продолжали тикать, и времени до отлета осталось меньше 9 часов. Она напряженно размышляла, стараясь убрать все эмоции, как если бы думала не о живых людях, а о персонажах детектива: