Когда чувствую это мягкое и нежное прикосновение к своим пальцам, слезы будто специально начинают струиться по щекам.
— Не плачь, — просит Марк шепотом, — прошу тебя не плачь.
Но от этих слов слезы струятся лишь сильнее, и из груди рвутся тяжелый всхлипы, пытаясь сдержать которые, я провоцирую их с большой силой.
— Вера, — Марк пересаживается на кровать, аккуратно, чтобы не задеть капельницу, притягивает и прижимает меня к себе.
Господи, до чего это приятно быть в его объятьях, прижиматься к груди, чувствовать его легкие, быстрые поцелуи. Пусть только это не окажется сном, плодом изможденного воображения.
— Прости меня, — шепчу сквозь слезы, — прости, прости.
— Нет, солнышко, — слышу в ответ его бархатный голос, — это я должен просить о прощении. Я совершил столько ошибок, и едва не сделал еще одну.
— Я так виновата…
— Забудь об этом, — говорит Марк, чуть отстраняется и берет мое лицо в свои ладони, — я поговорил с твоим врачом, Вера.
— Как это? — спрашиваю сквозь всхлипы, — а как же врачебная тайна и все такое?
— Во-первых, я сказал, что ты моя невеста, и что он обязан объяснить, что с тобой происходит, — и пока я прихожу в себя от услышанного, Марк продолжает, — а во-вторых, это бюджетное учреждение с маленькими зарплатами, а с вышеназванным аргументом и парой купюр, можно выведать любую информацию.
— Что? — глупо спрашиваю я о его первом заявлении, но Марк переключается на другое.
— Я знаю про твое расстройство, знаю, что за таблетки ты приняла и какие были последствия. И, — замолкает он на мгновение, — я знаю, что в происходящем с тобой есть моя вина. Мое глупое поведение, шутки, все то, что я говорил тебе… Но клянусь, я такого не хотел. И я не могу поверить, что не замечал проблемы все это время.
От его слов мой плач лишь усиливается, потому что я отвыкла от такого количества заботы к себе. Марк обнимает, и целует, и гладит по спине, и шепчет успокаивающие слова. Но когда прибываешь в напряжении слишком долгое время, организм требует разрядки, и я плачу и плачу, а Марк терпеливо успокаивает, и, в конце концов, ему это удается.
— Вера, ответь мне только на один вопрос: ты готова забыть прошлое? Готова отпустить? — спрашивает Марк, а я лишь молчаливо киваю, но ему достаточно и этого.
— Мы со всем справимся, — повторяет он снова и снова, — мы все решим, вот увидишь.
Сколько мы так сидим? Не знаю, но в какой-то момент я вдруг осознаю, что выгляжу, должно быть ужасно, а Марк все это великолепие созерцает.
— Представляю на кого я похожа, — бормочу тихо, отстраняюсь и пытаюсь пригладить спутанные волосы.
А Марк просто улыбается и говорит с нежностью:
— Ты очень красивая и всегда была такой. Но тебе нужно кушать, — мягко замечает он, и оценив мою невольную реакцию на эти слова, добавляет, — Вера, тебе незачем худеть, чтобы становиться лучше. Ты уже самая лучшая. Девочка с высоко вздернутым носиком, в которую я когда-то влюбился.
От его слов теплеет внутри, и кажется, что даже самочувствие стремительно улучшается. Неужели у меня все может быть хорошо?
У Марка звонит телефон, и он, посмотрев на номер звонящего, говорит, что выйдет буквально на десять минут, чтобы переговорить с каким-то важным инвестором.
Я снова остаюсь одна, и использую это время, чтобы хоть немного привести себя в порядок — как минимум стоит расчесать волосы.
Но едва тянусь к тумбочке, дверь в палату снова открывается и на пороге появляется человек, приход которого мне мог присниться разве что в кошмарных снах.
— Зачем ты пришел? — ощетиниваюсь я в мгновение.
Я вся вжимаюсь в спинку кровати, потому что от этого человека мне инстинктивно хочется держаться подальше.
— Татьяна рассказала мне о том, что ты отказываешься подписать документы на квартиру, — говорит Толик, а его губы чуть растягивают в полуухмылке, — я предложил ей поговорить с тобой лично, и она, разумеется, согласилась.
— Не подходи! — мгновенно реагирую я его на его попытку подойти ближе, — стой где стоишь или я заору на все отделение!
— И тогда сюда сбежится все это отделение, — ничуть не испугавшись моей угрозы, отвечает Толик, делая еще шаг в мою сторону, — и когда спросят, что произошло, что ты им скажешь? Что твой отчим пришел тебя навестить, но ты настолько с ним не ладишь, что истерично орешь лишь от его вида?
— Хотя бы это!
При виде этого мерзкого лица, у меня внутри все холодеет. Вот что называется «кровь стынет в жилах».
Толик снова делает шаг в мою сторону, от чего я инстинктивно отодвигаюсь на край койки. Он облокачивается руками на стул и чуть наклоняясь, въедаясь в меня своими рыбьими глазами, говорит: