Тут в разговор вмешалась Андреа, его жена:
— Я же тебе говорила, Эстебан, мы здесь просто похоронены в песках. Куда ни глянь, везде песок, бесконечный песок.
Эстебан ответил ей с неизвестно откуда взявшейся горячностью:
— Неправда, Андреа! Южнее есть крабьи отмели. А двадцать третьего октября прошлого года, или, может, это было двадцать четвертого, лошадь фармацевта угодила в трясину. Ее на наших глазах засосало.
— Мне нравился тот участок земли в Кларомеко, — продолжала Андреа с глухой досадой, — но Эстебан даже слышать о нем не хотел. И вот мы здесь, по уши в долгах, от гостиницы одни убытки.
Андреа была женщина молодая, здоровая, живая, с правильными чертами лица, но совершенно лишенная грации. В ней чувствовалась застарелая обида на жизнь, и она проявлялась в натужной и агрессивной любезности.
Эстебан сказал:
— Когда мы сюда приехали, здесь не было ничего: лачуга, море и песок. Теперь тут наша гостиница, отель «Нуэво Остенде», аптека. Кусты тамариска наконец принялись. Да, верно, этот сезон не из лучших, но в прошлом году все комнаты были заняты. У нас есть успехи.
— Может, я неясно выразился, — заметил я не без иронии, — но я сейчас про окно! Я хотел бы, чтобы его открыли.
— Невозможно, — парировала Андреа с нарочитым спокойствием, которое в таких случаях особенно бесит. — Вот и Эстебан подтвердит. Да какие там успехи! Два года тому назад мы устроили внизу холл — регистрировать вновь прибывающих постояльцев. Теперь там подвал. Уровень песка все время поднимается. Стоит открыть окно — и песок заполнит дом.
С окном я проиграл. Я умею проигрывать, по крайней мере внешне моя досада не бывает заметна. Я попросил родственников рассказать о паруснике, затерянном в песках, который я видел во время своей вечерней прогулки.
Эстебан объяснил:
— Это «Джозеф К.[10]». Его принесло приливом однажды ночью. Когда мы приехали сюда, на берегу был другой корабль, но ночью разыгралась буря, и наутро оказалось, что море унесло его.
— Мой племянник, — заметила Андреа, — часами играет на этом судне. И как ему не надоест — для меня загадка! Что он там делает один, целый день?
— А по-моему, ничего загадочного, — возразил Эстебан. — Когда я смотрю на этот корабль, мне самому хочется снова стать ребенком.
Нашу беседу прервал гонг. В него старательно била тучная старуха с детской улыбкой. Мне сказали, что когда-то она работала машинисткой.
Вскоре все собрались. Мы расселись далеко друг от друга за довольно длинным столом. Мне представили единственного из постояльцев, кого я еще не знал, — доктора Маннинга. Маленький, розовый, морщинистый, замкнутый, одетый как рыбак, он не выпускал изо рта трубку, из которой то и дело сыпался пепел.
Один стул пустовал. Эмилия не пришла. Андреа, с помощью служанки, распоряжалась за столом. Эстебан вяло ел. Покончив с гороховым супом, он осторожно и тихо встал, подошел к радиоприемнику, надел очки, покрутил колесико настройки и поймал болеро.
Я бросал на Мигеля настойчивые взгляды, полные укора. Тот отводил глаза и с преувеличенным интересом смотрел на Мэри. Доктор Корнехо тоже не сводил с нее глаз.
— Какие чудесные кольца! — воскликнул Корнехо, излишне уверенно беря девушку за руку. — Браслет — золото четырнадцатой пробы и рубины замечательные.
— Да, драгоценности недурные, — ответила Мэри. — Мне они достались по наследству. Моя мать вкладывала все деньги в такие вещицы.
Мне-то, признаться, драгоценности показались слишком претенциозными, чтобы быть подлинными. Конечно, фантазии современных ювелиров могут напоминать лучшие старинные образцы: цвет камней, прихотливость оправы, символика — все это сбивает с толку неопытного ценителя. Моей кузине, впрочем, подобные сомнения были неведомы. В ее взгляде сверкала чистая зависть самой высокой пробы.
Сильно возвысив голос — нас заглушал радиоприемник, — я спросил у Мэри, что интересного она читала в последнее время.
10