— Ах! — вздохнула она. — Я читаю только те книги, которые перевожу. И должна сказать, из них уже можно составить довольно обширную библиотеку.
— Вот уж не думал, что вы так трудолюбивы, — заметил я.
— Если не верите, зайдите в мою комнату, — язвительно ответила она. — Увидите все книги, которые я перевела. Интересно, почему я совершенно не умею расставаться с вещами? Я их так люблю! Храню даже оригиналы переводов, даже черновики!
Мы уже приступили ко второму блюду — дичь была, пожалуй, слишком нежная, на мой вкус, — и тут появилась Эмилия. Глаза ее блестели, веки припухли, было похоже, что она плакала. В ней чувствовалось хрупкое величие обособленности — так всегда выглядит человек, который только что был в слезах. За столом возникла общая подавленность и уже не проходила, несмотря на усилия каждого из нас ее преодолеть.
Мэри спросила:
— Ничего, если я выключу радио?
— Будем вам очень признательны, — вежливо ответил я.
Тишина принесла облегчение, но лишь на время. Когда смолкла музыка, нам больше не за что стало спрятаться, каждый теперь был нескромным свидетелем неловкости других и печали Эмилии. Что за скрытая ненависть пылала в сердце этой девушки? Можно целый трактат написать о женских слезах: то, что обычно принимают за проявление слабости, на самом деле иногда бывает вызвано неудержимой ненавистью, а самые искренние слезы женщины проливают, чтобы тронуть только самих себя.
С завидным присутствием духа доктор Корнехо попробовал оживить беседу. Помогая себе диаграммами, которые он чертил вилкой на скатерти, он объяснял нам систему приливов и отливов на Южноатлантическом побережье. Потом, при нарастающем беспокойстве хозяев, принялся проектировать два немыслимых волнореза для нашего пляжа. Затем заговорил о крабьих отмелях и в конце концов показал, что нужно делать присутствующим, если они вдруг попадут в трясину, чтобы их не затянуло.
Мы уже стали забывать об Эмилии, когда Мэри сказала:
— Ах, а у меня еще и заботы святой Лусии! Эмилии в глаза попал песок; глядя на нее, можно подумать, будто она плакала. — И Мэри обратилась к сестре: — Зайди потом ко мне в комнату, я тебе дам капли.
Деликатность, с которой Мэри пыталась скрыть, что ее сестра плакала, заслуживала восхищения. Но та даже не потрудилась ответить.
Поистине, Мэри думала обо всем! В отличие от большей части человечества, которая и не вспомнила бы, что в присутствии медика неприлично рекомендовать лекарства, даже если речь идет о ключевой воде, она грациозно спохватилась и воскликнула:
— О, как бестактно с моей стороны! Ведь здесь доктор! Может, вы займетесь моей сестрой? По-моему, она в этом нуждается.
Я надел очки, пристально посмотрел на Эмилию и учтиво осведомился:
— У вас не болит голова после чтения? Не возникает ощущение жжения в ваших прекрасных глазах? Не мелькают мушки? А ночью вокруг источника света вы не видите зеленого свечения? А на воздухе… ваш слезный мешочек расширяется?
Я истолковал молчание Эмилии как утвердительный ответ и тут же высказал свое суждение.
— Прогрессирующее раздражение, — сказал я по-латыни. — Десять горошинок после сна. У меня в аптечке есть несколько пузырьков. Я дам вам один, если позволите.
— Спасибо, доктор. Мне не нужно, — ответила Эмилия. Кажется, она даже не заметила оказанного ей внимания. — Я не от песка плакала.
Слова эти не способствовали оживлению среди присутствующих.
Храбрый доброволец доктор Корнехо снова взялся за дело:
— Я уже двадцать лет провожу лето у моря, из них восемь в Кекене. И вот, сеньоры, должен вас заверить, что ни один пляж не дает таких великолепных возможностей для изучения перемещения песка, как здешний.
В довершение всего он начертил на скатерти схему установки, предназначенной для выявления песчаных наносов. Всякий раз, когда он решительно проводил линию вилкой, моя кузина вздрагивала.
Прихватив последнюю кисть винограда, доктор Маннинг перебрался за отдельный столик. Я видел, как он достал из кармана миниатюрную колоду карт и принялся раскладывать пасьянс за пасьянсом.
— Дня не могу прожить без музыки, — сказала Мэри. И странно посмотрела на сестру.
— Хочешь, я включу радио? — предложил Атуэль.
— Что? Когда среди нас настоящие музыканты? — воскликнула Мэри, еще раз продемонстрировав тонкость и такт. Потом подошла к сестре и, ласково взяв ее за руку, с умоляющей гримаской попросила: — Сыграй нам что-нибудь, Эмилия.