-- И еще как ругала! -- подхватил соглашаясь Гурвич. -- Машурина, кажется, была убеждена, что я... что Солен умерла из-за меня. Между тем я в это время был за границей и даже не попал на похороны... и вообще прошло уже полгода. Но разве я с ней мог сговориться? Это был фанатик. Она как будто наследство получила от подруги, завещание исполняла. Своим священным долгом перед покойной она считала ненавидеть меня из всех сил. Но все-таки они были хорошие девушки обе. Бог с ними.
Он добродушно махнул рукой и вздохнул, как человек, наконец освободившийся от надоедливой, ноющей, долго давящей его неприятности. Он улыбнулся нам и, принимая тон человека, который будто бы рассказывает, завидуя его успехам, сказал:
-- Гурвич просто молодец. У него сегодня был большой успе...
Он не докончил, выпучил глаза, сжался, как будто его ударили в спину.
Семнадцатилетняя дочь хозяйки, косноязычная, длинная, с двумя выпуклостями на лбу, постоянно молчавшая, так что мы привыкли ее не замечать, вдруг сзади крикнула из-за столика с фруктами:
-- Я уас нена'ижу.
Мы вздрогнули в недоумении и страхе перед этой необъяснимой, слепой ненавистью женщин к мужчине, оскорбившему одну из них, ненавистью, которая не замолкает и за могилой и, словно в клятвенном строгом заговоре, передается от одной к другой.
1908 г.
----------------------------------------------------
Исходник здесь: Фонарь. Иллюстрированный художественно-литературный журнал.