Я начал ремонтировать машину Лиз, но жду, когда поступят запчасти, так что на данном этапе я мало что смогу сделать. К долбаным спортивным машинам бывает чертовски трудно достать запчасти, особенно если проживаешь в глуши.
Я собирался сообщить Лиз эту новость сегодняшним утром, если бы ее повстречал, но, думаю, достаточно рассказать Дилану, и пусть он передаст сообщение. Я не намерен отклоняться от своего маршрута, чтобы ее разыскать.
Я решаю пробежать еще один круг, прежде чем вернуться домой. Прилагаю усилия и ускоряю шаг, чтобы мои ноги равномерно касались земли. Затем чувствую прилив крови и то, как сердце начинает колотиться в груди.
Я так сосредоточен дыхании и мышцах, что вздрагиваю, когда вижу, как мимо меня пробегает фигура. Мелькают длинные ноги и черные кудри, и мне не требуется много времени, чтобы осознать, что это Лиз.
Что, черт возьми, она делает?
Она оборачивается, чтобы одарить меня коварной улыбкой.
— В чем дело? Не можешь угнаться за мной, Пол Баньян?
К своему большому удивлению, я не в силах сдержать улыбку. Эта женщина не должна вызывать у меня положительных эмоций, а наоборот — лишь отвращение. Однако она застигает меня врасплох, и я не могу ничего с этим сделать. И что-то внутри меня щелкает, напоминая, что я ни за что не дам этой женщине одержать победу, независимо от того, в какой бы гонке она не участвовала. Она бы припоминала об этом всю мою жизнь.
Прибавив скорость, я мчусь за ней, изо всех сил стараясь не отставать. Это непросто, но мне удается подстроиться под ее темп.
Мы мчимся рядом, петляя по тропам. Каждый раз, когда один из нас пытается вырваться вперед, другой стремительно его догоняет. Это постоянное перетягивание каната. Как бы мне ни хотелось, чтобы на этот раз все прошло спокойно и тихо, в этом есть что-то забавное.
Хотя я никогда не признаюсь Принцессе Лиз.
Когда мы оказываемся на последней тропинке, ведущей обратно к парковке, я решаю, что пора действовать. Собираюсь обогнать и уделать ее прямо здесь и сейчас. Проблема в том, что у нее точно такая же цель. В самую последнюю секунду она включает максимальную скорость и вырывается вперед.
Черт возьми. Последнее слово всегда должно оставаться за ней.
Мы медленно останавливаемся на парковке и пытаемся отдышаться. Давненько меня не подгоняли во время пробежки, и теперь я чувствую, что, черт возьми, задыхаюсь. Хотя, похоже, я не один. У Лиз такое же измученное выражение лица.
— Хорошая скорость, — говорю я.
— Тебе то откуда знать? — она спрашивает. — Не думала, что ты сможешь разглядеть меня с такого расстояния.
О, вот и пожалуйста.
Отвечая взаимностью, я говорю: — Удивлен, что ты можешь так быстро бегать с высоко задранным носом.
Мне казалось, она вот-вот полностью замкнется в себе или же на меня разозлится, но вместо этого она лишь слегка улыбнулась. Возможно, пробежка делает Лиз Лоусон более приятным человеком.
Кто бы мог подумать?
Прежде чем мы расходимся в разные стороны, я говорю: — О, просто хочу сообщить, что я не забыл о твоей машине. Я осмотрел ее и поставил диагноз.
— О, отлично. Что с ней было не так?
Я начинаю подробно рассказывать о том, что обнаружил, но она поднимает руку, прерывая меня.
— А вообще, мне лучше не знать.
— Не очень разбираешься в автомобилях, да?
— Нет. По-моему, ты смахиваешь на учителя Чарли Брауна.
Это вызывает у меня смешок.
— Я заказал несколько деталей, но не уверен, когда они поступят. Буду держать тебя в курсе.
— Ты знаешь, где меня найти, — говорит она с легким оттенком сарказма.
Прежде чем я успеваю сказать еще хоть слово, она начинает бежать трусцой обратно по дороге, ведущей в город. Тем временем я подхожу к своему грузовику, сажусь в него и еду к себе домой, в квартиру, которая находится над мастерской.
Уезжая, я стараюсь оставить все мысли о Лиз. На сегодня я достаточно занят.
Двенадцать
Слабачка и Лейбл Мейкер
Лиз
— Хорошо, я пойду оформлять ваш заказ, — говорит официантка, забирает наше меню и уходит.
Моя мама отвезла нас в мексиканский ресторан, расположенный на окраине города. Я помню, как приходила сюда, когда была ребенком, но тогда у этого заведения были другие владельцы и другое название.
Никто из нас не произнес ни слова с тех пор, как мы вышли из дома. В общем, ничего примечательного. Мы обсуждали, что закажем поесть, но на этом все.
Когда мы снова остаемся одни, я спрашиваю: — Мам, что мы здесь делаем?
— Ужинаем, — отвечает она, намазывая немного сальсы на тортилью.
— Я это понимаю. Но зачем?
— Затем, что я думаю, нам с тобой пора поговорить.
Вот оно.
— А нам обязательно это делать?
— Да, и я была бы признательна, если бы ты перестала язвить.
— Не уверена, что способна на это, но попытаюсь.
— Давай для начала проясним пару фактов. Во-первых, я в тебе не разочарована.
Я издаю грубый смешок, что побуждает ее добавить: — Я серьезно.
— Да ладно, мам. Я облажалась. Испортила всю свою жизнь. Я разочаровала саму себя.
— Элайза, в мои обязанности не входит пинать тебя, когда тебе плохо. Я безмерно горжусь тобой и всем, чего ты достигла. Ты выбралась в мир и нашла свое место. Я думаю, это удивительно.
Она говорит совсем как папа.
Ее слова стали для меня настоящим шоком, потому что эта женщина всегда вела себя так, словно я была дьяволом, потому что уехала, чтобы заниматься своими делами.
— Мне казалось, что такого никогда не было, — говорю я ей. — Думала, ты ненавидишь меня за то, что меня не было рядом.
Она водит соломинкой по краю бокала.
— Элайза, ты была моим первым ребенком. Первой, кто назвал меня мамой. Первой, кто заснул у меня на груди. Я не была готова к тому, что ты уйдешь. Честно говоря, не думаю, что буду готова когда-нибудь. Тяжело расставаться даже на несколько часов, при том, что едва поддерживаешь связь. Я провела много бессонных ночей, беспокоясь о вас. Это нелегко. Но особенно тяжело было расставаться с вами, зная, что наши встречи станут достаточно редкими.
Желая немного оправдаться, я говорю: — Ронни тоже уехала. Не думаю, что ты причинила ей столько горя.
— Ронни по-прежнему называет это место своим домом. Да, она много путешествует, но все равно проводит здесь много времени. Несмотря на желание этой девушки повидать мир, я знала, что она никогда не уйдет слишком далеко. К тому же, у них с Диланом странная связь, характерная для близнецов, которая гарантирует, что она не станет отсутствовать долго.
Я вставляю: — Да, отношения между близнецами довольно странные, не так ли?
— О, да. Не знаю, смогу ли я когда-нибудь полностью понять, что связывает этих двоих, — соглашается она. — Но я знала, что, когда ты уйдешь, то захочешь покинуть нас навсегда.