− Господин, рана плохая – близко сосуд, могло плохо кончиться.
Наместник усмехнулся:
− Я не могу умереть –мальчишку растерзают. А я не хочу этого.
Лекарь только покачал головой – Наместник сильно удивил его, подставившись под удар Твари, явно спасая того, хотя мог просто приказать лучникам стрелять, обезумевшего звереныша прикончили бы в несколько мгновений. Но он подставил под удар себя, а ведь отклонись лезвие чуть в сторону, прорезало бы основную жилу, а это – очень опасно. Мальчишка беспокоил лекаря даже больше, он стал слишком спокойным, голова все время клонилась на грудь, словно он засыпал и потом просыпался. Лекарь не раз видел подобное у воинов после битвы, но здесь-то не было причин так странно засыпать. Воин уловил направление взгляда лекаря, тихо спросил:
− Что случилось?
− Не знаю, он же не человек. Странно как-то себя ведет.
Наместник кивнул:
− Да уж, то, что не человек – понятно. Он просто вспомнил то, что не нужно было вспоминать.
Воин кивнул лекарю, закончившему перевязку, подошел к мышонку, тот поднял на него глаза, полные отчаяния. Мальчишка все понял и теперь мучился еще и этой виной.
− Тебя будут защищать – это мой приказ.
Эйзе с трудом разлепил слипшиеся от чужой крови губы:
− Ты убил!
Воин спокойно кивнул:
− Иначе убили бы меня… Я не думал, что после вчерашнего на нас нападут.
Эйзе взглянул в лицо Ремигия – спокойный уверенный взгляд, ни капли раскаяния. Да и в чем каяться – в том, что врага убил? Это Эйзе – любимый, но твари – нет. Эйзе, пошатываясь, пошел к лошадям. Ярре, внезапно возникший возле Наместника, тихо сказал:
− Он не сможет сейчас ехать.
Наместник пожал плечами:
− На руки его взять, что ли? Пусть лучше мучится от боли, а не вспоминает прошлое. Спасибо тебе – если бы не вода…
− Ваш хоть не кусается так, как Лисенок делал в бешенстве. Я боялся, что он вцепится кому-нибудь в шею. Слава богам, обошлось.
Ремигий мрачно усмехнулся:
− Обошлось –все живы…
Приблуды подошли поближе, спрашивать боялись. Наместник сурово сказал: «Приказ никто не отменял…» Парни одновременно кивнули, двинулись вслед за Эйзе.
− Как бы со зла чего не натворили – Эйзе их сильно покусал.
Ярре засмеялся:
− Они просили, чтобы я уговорил Вас не наказывать тварь за то, что он сделал.
Наместник кивнул, быстро пошел прочь. Ему хотелось взять малыша на руки и утешить после всего, чтобы не мучился и не боялся, но ведь нельзя – на глазах всего отряда-то!
Они ехали уже несколько часов, воину страшно хотелось подъехать к мышонку, посмотреть, что с ним, но нельзя, совсем нельзя. Ярре охранял, конечно, но как там малыш после припадка? Наконец, он отдал приказ о привале. Отряд спешился, воины ослабили подпруги у лошадей, сами вытащили какую-то еду, потянулись по обочинам дороги. Сотня охранения встала на посты – им-то как раз есть не полагалось, но тоже что-то жевали украдкой. Наместник неторопливо направился к повозкам с ранеными, там же и приблуды с Эйзе прибились. Приблуды мгновенно исчезли, только завидев приближающегося Наместника, Эйзе сначала недоуменно посмотрел на их удаляющиеся спины, потом заулыбался неуверенно – увидел приближающегося воина. Ремигий присел рядом, протянул несколько фиников: «Побалуйся». Эйзе осторожно взял, положил на блюдо с сыром – похоже, Наместника тут ждали, какая-то еда лежала возле Эйзе, стоял кувшин с водой. Да уж, можно было бы и еще водички вылить на горячую голову мальчишки. Вроде человек, а потом проглядывают черты твари. Эйзе, видимо, подумал о том же, тихо хихикнул. Ремигий встревоженно вгляделся в глаза мальчишки, – лукавые искорки смеха, – мышонок не мог долго печалиться. Ремигий взял кусочек хлеба, задумчиво начал жевать. Слава богам, безумие мальчишки отступило, доехать до крепости и запереть его в доме – пусть проказничает всласть. Вот уж Альберик натерпится. В груди у воина стремительно теплело, смягчился взгляд, губы опять сложились в улыбку. Мышонок немного виновато поглядывал на него из-под растрепанной светлой челки, быстро-быстро кусал сыр. Воин неловко повернулся, поморщился от боли, на личико мышонка набежала тень – он был виноват.
− Да не так уж и больно, не бойся.Часа через четыре уже будем в крепости.
Эйзе вздохнул – крепость была домом для людей, а для него – тюрьмой. Даже если его пожалеют и не прикуют в темнице. Воин понял причину вздоха, покачал головой, грустно заметил:
− Малыш, но ведь у меня другого дома нет, тебе придется жить там, где живу я…
Наместник резко замолчал – слишком были похожи эти слова на начало клятвы перед Огнем. Эйзе не знал этого и, не поняв молчания воина, покорно склонил голову. А ведь воин только сейчас понял, что по-другому он даже и не думал о будущем Эйзе. Боги. как глупо – будущее у твари, но ведь теперь отдать его – это отрезать от себя кусок мяса по живому, – так прикипел за эти несколько дней. Мышонок маленький, что же ты со мной делаешь? И что я сделал с тобой, что ты меня едва не убил из-за воспоминания? Мальчишка что-то почувствовал, слабо пискнул, воин тут же вернулся к действительности, ласково погладил его по голове:
− Придумаем что-нибудь. Поиграть тебе там будет не с кем, а вот шалить сколько угодно места, дом для меня слишком большой, уголков много.
Эйзе обиженно протянул:
− Я не ребенок, чтобы играть…
Ремигий вздохнул – ну да, не ребенок, но выходки – не каждое дитя измыслит. Ярре подошел к ним, негромко сказал:
− Господин, пора начинать движение.
Воин кивнул, поднялся с земли, ласково улыбнулся Эйзе, пошел, не оглядываясь, к голове колонны. Мышонок дождался, пока он скроется из виду, потихоньку двинулся к кустикам. Тут же Алвин шагнул за ним. Эйзе развернулся, с ненавистью спросил:
− Ты и тут за мной наблюдать будешь?
Алвин вспыхнул, но ответил:
− Господин убьет, если с тобой что-то случится.
И все-таки отвернулся – и правда, стыдно было. Потом, уже возвращаясь, Эйзе вдруг спросил:
− Ты был с ним?
Алвин поперхнулся от неожиданности, растерянно ответил:
− Нет, конечно. Господин не любит юношей, он очень брезглив к этому. У него и женщины постоянной нет.
Эйзе вздрогнул, как от холода. Брезглив к этому. А с ним был. Потому что Эйзе тварь, недочеловек, поэтому можно? Как же холодно, как же больно! Мышонка внезапно шатнуло, Алвин удержал его за плечо: «Что с тобой?» Мышонок молча вырвался из его рук, дошел до своего коня, поднялся в седло. Отчаянно болело в груди. Тварь. Тварь. И только поэтому воин играл с ним, как зверь играет со своей жертвой перед тем, как прикончить ее.
Ярре увидел, как изменилось лицо твари после возвращения из леса, но думать об этом было некогда – отряд двинулся, надо было обеспечить порядок в сотне, присмотреть за ранеными. Стало припекать солнышко, мышонок снял шлем, светлые волосы рассыпались по спине, как тонкий серебристый плащ. Белесые волосы твари, непривычные для воинов Империи.
Зря Наместник полагал, что его воинов твареныш не интересует. Приблуд неожиданно оттеснили, те даже не поняли как, но они оказались далеко позади Эйзе. К мальчишке вплотную приблизился огромный воин, грубо сказал:
− Думаешь, развлек господина и сотников – и тебе все простили?
Мальчишка побелел, схватился по привычке за левый бок, за оружием, воин продолжил:
− Господин быстро наиграется с тобой, а потом расплатишься за все! Сам о смерти будешь молить. Думаешь, тебе спустят смерть сотни людей, ты, тварь поганая!