Глаза Эйзе сузились, он был готов броситься на обидчика, но сильная рука Ярре удержала его, а воин отшатнулся – сотник замахнулся плетью, зло сказал:
− Моли богов, чтобы господин не узнал об этом!
Воин повернул коня и словно плюнул под конец:
− Шлюха! Мерзкая тварь!
Эйзе рванулся изо всех сил, но Ярре держал крепко, не давая напасть на обидчика. Мальчишка обмяк, сквозь намертво стиснутые губы прорвалось рыдание. Сотник посмотрел на мальчишку с жалостью, потом тихо сказал:
− Шлем надень. Не надо показывать волосы. Нельзя.
Эйзе отрицательно мотнул головой:
− Мне все равно…
Ярре глухо ответил:
− Тебя убьют, – господин с ума сойдет. Ты еще не понял?
Мышонок поднял на него полные слез глаза:
−Ненавижу вас, людей! Звери имперские. Ненавижу!
Тут же голова мальчишки дернулась от пощечины – рука у Ярре была не легче, чем у Наместника. Эйзе вдруг схватил его руку, вцепился в открытую часть зубами, прокусил до крови и перехватил чуть выше. Ярре даже не попытался вырвать руку, молча терпел, пока мышонок грыз ее. Эйзе захлебывался слезами и кровью из прокушенной руки Ярре. Сотник тяжело вздохнул:
− Хватит или еще погрызть хочется?
Мальчишка тихо простонал:
− Почему не убиваешь?
Ярре усмехнулся:
− Зачем? Меня можешь калечить сколько угодно… Мне не привыкать. Свой такой был. Попробуешь подобное с господином – зубы вмиг вышибет.
Эйзе сразу обмяк, отпустил руку Ярре, тот так же спокойно и привычно перетянул ее плащом. Мрачно спросил:
− Теперь волосы спрячешь?
Эйзе поднял на него заплаканные глаза, лицо в грязи и крови, уже засыхающей маской. Ярре только головой покачал, резко взялся за волосы Эйзе, скрутил их узлом, нахлобучил сверху шлем. Зло сказал подъехавшим приблудам:
− Приедем – я еще с вами разберусь, почему бросили его одного.
Мальчишки виновато молчали – то, что в сплошном людском потоке их просто оттеснили от Эйзе, оправданием никак быть не могло. Эйзе весь дрожал, но сотник смотрел на него безо всякой жалости – это Наместник бросился бы утешать и ласкать, а Ярре испытывал только боль оттого, что Цезарион так отчаянно и нелепо прилепился сердцем к этому кусачему тваренышу.
Остальная часть пути прошла без особых происшествий – на привал не останавливались, Наместник больше к мышонку не подъезжал, к концу пути мышонок совсем изнемог, начал клониться к гриве коня. Приблуды, переглянувшись, подъехали поближе, чтобы подхватить в случае чего. Но на одной гордости мальчишка в седле все-таки держался, несмотря на смертельную усталость.
Крепость появилась неожиданно – твари никогда до нее не доходили, их останавливали еще в предгорьях, не допускали до долин. И мышонок увидел ее впервые – серые каменные неровные стены защищали городок, вокруг лепились к стенам дома людей. Шумно, хотя уже вечер был, солнце садилось. Никто их толком и не встречал – отряд втянулся в ворота крепости, потихоньку сотни начали разъезжаться – кто по домам, кто в казармы. Ворота за ними сразу закрылись, воины охранения заступили на ночные посты. Все очень буднично, словно не было гибели людей. А, может, просто привыкли к подобному. Наместника до дома сопровождала все та же сотня Ярре, тот тихо разговаривал с господином, Эйзе с приблудами тащился позади. Наконец, огромный забор, ворота. Наместник кивнул Ярре, подозвал Эйзе:
− Ну все, приехали, это мой дом.
Мышонок уже с трудом направил лошадь во двор. Ярре остался со своей сотней снаружи и вскоре полышался топот уходящих лошадей. Наместник остановился возле крыльца, спрыгнул с коня, протянул руки к Эйзе:
− Давай, сниму тебя…
Мышонок что-то обиженно пискнул, воин потянул его с седла и мальчишка упал прямо ему в руки, шлем слетел с дурной головы, рассыпались длинные светлые волосы. Ласковый оклик:
− Господин!
На крыльце их встречал седой голубоглазый старик-раб. Воин держал на руках Эйзе, тот тихо пищал что-то, барахтаясь в объятиях Ремигия. Старик улыбнулся, так же ласково повторил:
− Идемте домой, господин!
Ремигий резко сказал:
−Это не то, что ты думаешь, Альберик!
Старик по-прежнему продолжал улыбаться. Наместник, все так же удерживая на руках мальчишку, вошел в дом, прошел через всю большую приемную и усадил мышонка в огромное кресло в углу. Тот только что-то недовольно пискнул. Воин устало сказал :
− Альберик, его зовут Эйзе.
Старик растерянно повторил:
− Его?
Эйзе, раздраженно пискнув, стряхнул с себя плащ и остался в кольчуге и тунике, и штанах под ней. Перепутать его с девушкой сейчас уже было невозможно. Горькое разочарование на лице старика, а потом и омерзение:
− Мой господин, но это же тварь! Зачем вы привезли ее домой?
Эйзе вызывающе посмотрел на Ремигия, при том, что его лицо по-прежнему было перемазано в крови и дорожной пыли, картина была и вправду омерзительной. Наместник мягко повторил:
− Это Эйзе, я хочу, чтобы он жил в моем доме. Эйзе, моего раба –управителя зовут Альберик, он меня вырастил.
Альберик довольно неприязненно посмотрел на мальчишку, мрачно сказал:
− Я думал, вы девушку привезли, будет продление рода и наследники, а тут – тварь какая-то. И что ты в нем нашел, Ремигий?
Эйзе растерянно переводил взгляд со одного на другого – непонятно было, кто хозяин. Ремигий мирно сказал:
− Альберик, мы оба устали с дороги, я ранен, Эйзе – тоже. Искупаться бы, поесть и лечь, наконец. Прошу.
Старик вздохнул:
−Да я воду каждый вечер грею. Хорошо, господин, сейчас принесу поесть вам. Что твари едят?
Эйзе вздрогнул, но воин спокойно ответил:
− Эйзе очень любит молоко, каждое утро ему нужно приносить, хлеб, сыр, мясо точно ест. И мне – того же принеси.
Старик кивнул, вышел из зала. Ремигий ласково спросил:
− Устал, маленький?
Эйзе неприязненно ответил:
− Нет.
Воин с тревогой вгляделся в его лицо – мышонок нервно кривил губы. Ремигий, уже пугаясь новой выходке мышонка, спросил:
− Что произошло?
Эйзе отрицательно покачал головой – в ушах все еще звучало: «Он так брезглив с юношами… Сбросил руку воина, легшую было ему на плечо. Воин глухо вздохнул – Ярре рассказал о нанесенном Эйзе оскорблении, но у Наместника руки были связаны – кто ему твареныш, чтобы обрушивать на виновного всю мощь власти Наместника? Мальчишка тоскливо посмотрел на Ремигия – ну вот, вернулись и что теперь? Искупает и потащит на свое ложе, потому что с людьми противно, а тварь –ей не больно? Воин что-то почувствовал, хмуро сказал :
− Малыш, давай сразу решим – ты здесь гость, но не раб. Я не собираюсь мучить тебя. Альберику ты приказывать не можешь, но можешь попросить, а он выполнит твою просьбу .Если хочешь, я поселю тебя отдельно – в доме есть несколько свободных комнат, он слишком велик для меня…
Мальчишка молчал, опустив голову, «гость, а не раб…» Да Наместнику достаточно захотеть, и Эйзе не сможет сопротивляться, просто сил не хватит. Ремигий печально смотрел на дрожащие губы мышонка, то, что все сказанное им – ложь, от начала до конца, он и сам понимал. Как и понимал другое, чего не мог знать мышонок – так, как он внес его в дом, − так вносят возлюбленных после клятвы Огня! И Альберик не зря ошибся – так всегда было принято в Империи, местные этого обычая просто не знали. Даже раненого через порог так не переносили, так обнимают только ту, что избрана, когда клятва принесена.Так вышло, просто мальчишка не мог идти сам. Так вышло…
Только Альберик мальчишке подобного не простит – и это Наместник понимал. Он и так уже ни на что не надеялся, кончились дни лагерного житья, по возвращении в город все изменилось. Только больно это. И Эйзе боль не заберет – он чем-то сам ранен, но не говорит. Мышонок тихо сказал вдруг:
− Очень холодно…
Воин встревоженно взглянул на него – да, дом каменный, не очень-то находишься по ледяному полу босиком. Горюшко мое! Ремигий вздохнул, стянул с плеч плащ ,поднял мальчишку на колени, тот раздраженно пискнул, но отбиваться не стал, сжал в ладони крошечные ступни мальчишки, согревая их, закутал его вместе с собой в плащ, осторожно прижал к себе, зарылся в мягкие волосы:
− Сейчас согрею, маленький. Скоро тебе потеплее будет.
Эйзе как-то покорно прижался к нему, тихо засопел в шею. Что опять произошло, кто тебя обидел, мышиный царевич? Эйзе вдруг спросил: