На вопрос Тварь плотно сомкнул губы – не хочет отвечать. Воин терпеливо повторил:
− Как мне тебя называть?
Тварь низко наклонил голову, волосы скрыли лицо. Наместник спокойно сказал:
− Меня зовут Ремигий, я из рода Цезарионов. Ты можешь называть меня Цезарион, а, если тебе это неприятно, то просто Ремигий. Как мне обращаться к тебе?
Тварь пожал плечами:
− Вы же зовете нас твари.
Воин отрицательно покачал головой:
− Но я не могу обращаться к тебе так.
Тварь вновь довольно выразительно пожал плечами.
Воин усмехнулся:
− Хорошо, тогда я буду называть тебя мышонок. Тебе нравится?
Тварь некоторое время думал, потом неожиданно сказал:
− На нашем языке это будет Эйзе. Пусть так. Но почему мышь?
− Но кто тогда ты – я вижу в тебе повадки мышонка, но, возможно, ты – кто-то другой?
Эйзе улыбнулся неожиданно, покачал головой:
− Моя сущность – другая. Но если ты видишь мышь – то пусть так.
− Тогда – Эйзе.
Он начал собирать разбросанную еду обратно на блюдо, Эйзе неожиданно спросил:
− Я не видел рабов в твоей палатке, где они?
Воин пожал плечами:
− В походе рабы – помеха, да и в моем доме в крепости всего только один.
− Но тогда то , что ты говорил, что меня будут сторожить – неправда?
Воин серьезно ответил:
− Правда. Если бы ты снова пытался умереть, я нашел бы, как сторожить тебя. Но сейчас в этом нет смысла, ведь так?
Эйзе неопределенно пожал плечами. Воин по-прежнему собирал куски еды с ковра, а потом услышал сонное дыхание – мальчишка заснул, сидя на ковре. Тогда воин осторожно поднял мышонка на руки и перенес на койку, прикрыл одеялом. И продолжил собирать с ковра куски хлеба. Он думал о странных вещах: что надо где-то найти койку для себя, – иначе придется снова спать на полу, мальчишке ведь надо где-то раскинуться, что надо будет ему найти теплое одеяло, лучше меховое, – он не будет мерзнуть ночью, обязательно попросить привезти молочка к завтраку, и еще − ему жутко захотелось купить мальчишке какое-нибудь украшение, браслеты на запястья или ожерелье на шею, чтобы драгоценная сбруйка напоминала о воине тогда, когда его не будет рядом. Мысли шли спокойно – давно так спокойно и размеренно не думалось. Ярость ненависти отступила, боль в груди исчезла.
Эйзе – мышонок маленький, что ты со мной делаешь? Опять непроизвольно заныло в паху, ощущение на грани боли… Нет, нельзя – он не сможет принять его сейчас. Нужно время, чтобы все зажило, иначе – снова боль и муки… Благими намерениями выложена дорога… во Тьму…
В палатку влетел стражник:
− Господин, разъезд вырезали! Господин Ярре зовет!
Воин мгновенно вскочил с колен, схватил меч и кольчугу, на ходу кивнул стражнику на спящего Эйзе:
− Береги! Что случится – прикончу, не помилую!
Стражник послушно кивнул. Наместник уже бежал к коновязи – люди из сотни Ярре были на конях, Ярре бегом подвел коня Наместнику, тот вскочил в седло, Ярре тихо напомнил: «Господин, кольчугу!» Злобно выругавшись, воин проорал:
− Веди, быстрее!
Они вылетели галопом из лагеря – несколько сотников и сотня Ярре, следопыт, кто-то еще из вырезанной сотни…
Мальчишки лежали в ряд – первогодки, совсем юные. Бескровные лица, искаженные последней мукой – им не дали умереть сразу, какое-то время они еще жили. Рядом – брошенное оружие, кони исчезли. Семеро... Наместник глухо спросил:
− Из чьей сотни?
Один из молодых сотников, Ант, ответил:
− Мои.
Последовал злобный вопрос:
− Почему только молодые, почему ни одного старого – поопытнее? Чем ты думал, тьма тебя возьми, – до деревни едва полчаса пути. Кого ты поставил?
Ярре негромко сказал:
− Господин, посмотрите –еще один…
Воин грозно рыкнул на Анта и подошел к Ярре – да, еще один – постарше, и он, похоже, единственный сражался – меч в крови, плечо разрублено. Лицо изуродовано, но узнать можно. Кровь уже подсыхала. На траве и земле. Наместник глухо спросил:
− Следопыт, найти их сможешь?
Старый охотник покачал головой:
− Нет, следов почти не осталось…
Ненависть. Страшная, не находящая выхода ненависть. Четвертый разъезд за две недели, мальчишки –первогодки.
За что? Они даже не завоевывали эту страну. Просто завербовались туда, где больше платят. Скорее всего, дома ждут их деньги и их самих – где-нибудь в мирном захолустье в центре Империи. И эти… твари… Эйзе… Тварь коварная. Тоже из этих… Ярость, дикая ярость. Ненависть.
Спокойно Наместник сказал:
− Погрузить на коней и забрать в лагерь – там похороним. Завтра –облава на тварей. Сегодня – подготовка к облаве. В крепость вернемся, когда выловим тварей, что сотворили с мальчишками такое.
Ярре тревожно взглянул на господина, – но перечить не посмел, – такой тон был явным предвестником очередной жестокой выходки Наместника, и ему в этот миг попадаться под руку никто не хотел .
Ледяное спокойствие ненависти. Холод внутри груди обжигает. Сделал из воина игрушку. Пока пили молочко, мальчишек резали твои соплеменники! Тварь…
Наместник ехал молча, люди к нему приближаться боялись – отлично знали, что в таком настроении убьет и не раскается.
Так же молча он спешился, двинулся к своей палатке. Ярре тревожно посмотрел вслед господину, но окликнуть не посмел, – а, может, просто подумал, что так будет лучше. Стражник отшатнулся в сторону от разъяренного Господина.
В палатке было тихо – Эйзе спал. Воин подошел ближе к мальчишке – рассыпавшиеся по койке светлые волосы, чуть улыбающиеся губы – мышонку что-то снилось. Ненависть. Смять, сломать, доказать, кто его господин. Тварь. Воин холодно, абсолютно спокойно начал раздеваться. Возбуждение придет. Потом…
Эйзе вздохнул, повернулся на спину, худущая коленка вылезла из-под одеяла. И вскрикнул, почувствовав чужую жесткую ладонь на своем колене. Мгновенно открылись сонные глаза, блеснули узнаванием, мгновенной радостью, и это взбесило Наместника больше всего, – он так же молча стащил одеяло с мальчишки и грубо схватил его за плечо. Эйзе уже все понял и рванулся изо всех сил из рук воина, молча, прикусив губу. Пощечина заставила его чуть приоткрыть рот, и воин грубо прижался губами к губам мальчишки, жестоко кусая их, жестокая рука сдавливала скулы до тех пор, пока мальчишка, застонав от боли, не разомкнул зубы. И тут же захлебнулся – язык Наместника проник в рот Твари, тот изо всех сил бился в сильных руках, пытаясь освободиться от мучителя. Это был не поцелуй – средство для возбуждения желания. Эйзе захлебывался от боли, отчаянно вырываясь. Ни одного звука – только тихий стон Эйзе и хриплое дыхание воина. Воин застонал – понадобилось краткое прикосновение к мальчишке, чтобы вновь возникло отчаянное желание, и сейчас он был не намерен себя сдерживать.
Эйзе вдруг изо всех сил вцепился зубами в губы воина. Мгновенный удар – и мальчишка сброшен на пол и подмят тяжестью тела воина. Ремигий ни на минуту не терял головы – койка могла не выдержать его игр с мальчишкой, а на полу ему спать больше не хотелось.
Эйзе уже хрипел, задыхаясь в кольце жестоких рук. И вдруг что-то произошло – мальчишка стал неподвижным и прекратил сопротивляться. Глаза закрыты, из-под ресниц точатся слезы, губы намертво закушены, но тело абсолютно неподвижно. Воина это уже остановить не могло, он раздвинул ноги мальчишки, приподнял ягодицы, напряженным членом прикоснулся к входу и, разрывая плоть Твари, вошел в него – без смазки, без растягивания – просто грубо вломился в тесное пространство. Тварь изогнулся в судороге боли, но – ни звука. Воину безумно хотелось, чтобы мальчишка заплакал, а он только учащенно судорожно дышал в ответ на каждое движение Господина. Две хлесткие пощечины по и так разбитому лицу:
− Открой глаза, я хочу видеть твой взгляд!
Эйзе отчаянно замотал головой, еще одна пощечина, и еще, мальчишка не выдержал, открыл глаза: ненависть, ледяная ненависть, не вопрос – за что, а ясное понимание того, что происходит. И снова –погружение со всей силы – мальчишка уже хрипит от боли, губы судорожно закушены, но через них все равно слышен хрип. И вдруг –мучительный стон, воин встревоженно вглядывается в лицо мальчишки, он снова выгибается дугой. Тело начинают сотрясать странные судороги, и воин с ужасом понимает, что происходит. Он сумел пробудить тело мальчишки, и оно ответило судорогами начинающегося оргазма, при том, что мальчишка не возбужден – воин чувствовал его мягкую плоть под собой. Еще и еще глубже – чтобы было больнее и унизительнее, а мальчишка уже колотится головой о ковер, не в силах справиться с собой. Жуткое ощущение неправильности происходящего, мучительный всхлип Твари и мгновенное чувство освобождения… Покой. Абсолютное успокоение – напряжение последних дней спало. Тишина… Покой. Тварь неподвижно лежит под ним, и воин еще не вышел из его тела. Голова мальчишки мучительно запрокинута, волосы рассыпались по плечам. Тоненькое тело содрогается все реже – он дольше отходит от возбуждения. В такой момент партнера целуют, чтобы поблагодарить за подаренную любовь. Но здесь любовь не дарили… Ненависть. Насилие. Кровавые пятна на ковре, полные унижения и боли сузившиеся глаза Твари.