— Впечатлительный ты, Колун. Можно сказать, нежный. А чем эти твари в нашем городе занимались, знаешь?
Апполинарий кивает, кадык нервно дергается.
— Да, слышал.
— Ты слышал, а я видел! На куски режут наших мужиков, если слово поперек сказано. Или как баранов, от уха до уха. А менты сквозь пальцы смотрят, джигиты с ними делятся. Я бы их всех в один овраг, да сверху из пулемета! — с ненавистью произнес Кир сквозь стиснутые зубы.
Хлопнула дверь на входе, послышались звуки шагов, в подвальную «качалку» входит несколько человек. Тропу и девушку студентку Апполинарий сразу узнал, остальные вроде незнакомы. Но молодые люди весело приветствовали его и Кира и Апполинарий опять со стыдом осознал, что совершенно не помнит имен. «Ужас какой! — подумал Колышев. — Не запомнить полдюжины слов. Наполеон знал по именам всех солдат гвардии, несколько тысяч человек. А ты, Колышев, кандидат наук хренов, шестерых запомнить не можешь»! Молодые люди молча рассаживаются по лавкам. На лицах играет румянец, глаза блестят — видно, что они в курсе происшедшего, но хотят знать подробности.
— Кир, а ты уверен, что всех закоцали? — спрашивает один парень.
— Верняк! Каждый джигит получил заряд картечи в рыло, Тропа снимал на видео. Машка, я точно говорю?
— Да, я сама все видела, — кивает девушка.
— Вы тоже там были? — удивляется Апполинарий.
— Конечно. И стреляла в каждого, кто шевелился, — спокойно отвечает девушка.
— Видимо, они вас здорово обидели, — пробормотал Колышев.
— А то! Как нибудь на досуге расскажу, — пообещала Маша.
Она снимает вязаную шапочку, длинные каштановые волосы рассыпаются по плечам, несколько прядей закрывает лицо. Девушка отбрасывает волосы назад, свет падает на лицо и шею. Возле уха Апполинарий замечает узкую полоску шрама.
— Слушай, Колун. Ты прошлый раз хорошо рассказывал про евреев, какие они умные да хитрые. У нас есть полчаса до тренировки, расскажи еще, а?
Апполинарий задумался. А что рассказывать? Что если в кране нет воды, то ее выпили жиды? Это глупо. Заниматься правдоподобным словоблудием, пускать пыль в глаза необразованной аудитории? — это стыдно и подло, хотя именно так поступает 99 % журналистов и писателей.
— Знаете, ребята, я не хочу болтать попусту. Излагаемый материал должен быть подтвержден фактами и цифрами, которых у меня сейчас нет. Я подготовлюсь и тогда отвечу, — сказал Колышев.
— Ну-ну, — с сомнением в голосе произнес Кир. — Интересно, когда?
— Да хотя бы завтра вечером, — с улыбкой отвечает Апполинарий. — Приходите ко мне домой. Я подберу материал и мы с вами обо всем поговорим.
— Лады. Не забудь адресок назвать, — кивает Кир.
Окидывает взглядом щуплую фигуру Апполинария, глаза насмешливо щурятся.
— Не хочешь покачаться, Колун? — спрашивает он.
— Я? Э-э … немного неожиданно … я не готовился, — теряется Апполинарий.
— Да ладно, че тут готовиться-то? Качнешься разок, другой и все. Для первого раза хватит, — подбодрил Кир.
— Да, чего там! Давай, Колун, не ломайся! — поддержали остальные.
— Я вот… — начал было Апполинарий, но тут натыкается взглядом на девушку. В глазах Маши мелькает сожаление пополам с … нет, не презрением, а удивлением, что ли. Она словно спрашивала — ты мужчина? Наверно, нет.
— Да, — поспешно соглашается Апполинарий. — Я и сам хотел, но было как-то неудобно попросить. Я ведь ничего в этом не понимаю.
На следующее утро Колышев едва встал с кровати. Мышцы болят, суставы скручиваются в трубочку, каждое движение причиняет боль. Вчера Апполинарий так увлекся тренировкой, что заработался до полного изнеможения. Ребята предупреждали, что с непривычки будут болеть мускулы, но Апполинарий отмахивался — какие мускулы? У кого? У него, что ли? Охая и кряхтя, словно девяностолетний старик, Апполинарий ковыляет в туалет. Приземление на унитаз дается с таким трудом, что Колышев всерьез засомневался — встанет ли? А ну как нет? МЧС придется вызывать. «Дьявол меня забери! — мысленно выругался Апполинарий. — Телефон-то остался возле кровати»! Осознав нелепость положения, вздохнул, на лице появилась вымученная улыбка. Ну, не идиот? А еще кандидат наук! Кое-как собрался, выходит на улицу. Дворник таджик глянул на согнутую фигуру, осуждающе качает стриженой головой — негоже человеку так напиваться. Эк корежит-то с бодуна! Вздыхает, уголки губ презрительно опускаются — а еще в Бога верует, говорит, что православный христианин. Что за вера такая, если позволяет упиваться до состояния … нет, не скота, животные такими не бывают … до состояния нелюди, шайтана? Наш Аллах такого не допускает. Наш бог лучше!