«… легион под командованием трибуна Сципиона был едва ли не единственным, который сумел выйти с минимальными потерями из страшной мясорубки, устроенной карфагенянами для римлян. Оставшихся в живых солдат едва ли хватит на десять манипул, когда по штату положено иметь тридцать! Но легион сохранил штандарт, номерной знак и оружие. Он отступал в полном порядке, к нему примкнули остатки других легионов и очень скоро под командованием трибуна Сципиона оказалась практически весь экспедиционный корпус, действовавший в Италии. Там, где не хватало офицеров, он ставил проверенных солдат. Ганнибал не стал преследовать разгромленные войска римлян, он их не боялся. Два дня Сципион не смыкал глаз, устраивал раненых, распределял оставшихся в живых легионеров по манипулам, организовывал отдых и питание. К исходу третьего дня во временном лагере римлян насчитывалось больше десяти тысяч солдат и офицеров, сведенных в два легиона. Было еще около двадцати тысяч союзников из местных варваров, но они в панике разбежались по окрестным лесам. Черт с ними, потом разберемся! После отбоя прибывает вестовой с сообщением, что консул Варрон приглашает трибуна Апполинария на военный совет. Юный генерал — 22 года! — горько усмехается; Варрон никогда не отличался излишней демократичностью, был высокомерен и замкнут с подчиненным. Мог за малейшую провинность отстранить трибуна от командования, благо их аж целых шесть на легион, еще и под суд отдать. Что ж, кампания в Италии проиграна и сенат за это по головке не погладит. Хорошо, если просто в отставку, а ну как придется отчитываться перед сенатской комиссией? Риму надо объяснить причину неудачи и указать виновного, иначе власть сената ослабеет. Тогда какой нибудь решительный генерал поднимет восстание и объявит себя императором. Так бывало уже не раз.
Похоже, на военном совете будут искать крайнего.
В просторном шатре командующего пахнет кровью, лечебными снадобьями и страхом. Военачальники сидят понурые. Шлемы посечены, плюмажи сорваны, бронзовые панцири помяты, щерятся рваными краями пробоины. Консул Варрон сидит за столом, низко опустив голову, словно приготовился выслушать беспощадный приговор. Тяжелое молчание нарушил Цецилий Метел, один из старейших трибунов.
— Думаю, выражу общее мнение, если скажу, что война в Италии проиграна. К Ганнибалу стекаются орды варваров, наши союзники бросили нас. Ждать подкреплений из империи долго и придут ли они? Считаю, что надо отступать. Только так мы сохраним войско. Потом, собравшись с силами, мы вернемся и отомстим за все!
Опять наступила тишина. По лицам собравшихся военачальников видно, что они поддерживают Цицилия, но высказываться не спешат. Еще неизвестно, что решит главнокомандующий. А вдруг он думает по-другому? Но консул возражать не стал. Серое от горя лицо дернулось, словно от невидимой пощечины, скрипнули зубы. С трудом размыкая тяжелые губы, консул надтреснутым голосом произносит:
— Да, кампания в Италии провалилась. У Ганнибала вдесятеро больше солдат, на его стороне инициатива и поддержка местных племен. Нам незачем больше здесь оставаться. Но, прежде чем я приму решение … Все собравшиеся здесь офицеры думают так же?
— Нет! — раздался хриплый, злой голос. Присутствующие удивленно оборачиваются. Со складного стула поднимается трибун Сципион. Все невольно обратили внимание, что панцирь генерала исправен, помятый шлем висит на крючке, с правой стороны груди — как и положено легионеру в походе. Длинный варварский меч висит на левом боку так, чтобы можно было выхватить в любой момент. Поножи и нарукавники из стали блестят, словно только что выкованы кузнецом.