Чем больше времени проходило, тем сильнее я хотела ненавидеть этого человека, а не любить. И я внушала это себе раз за разом.
Я его ненавижу. Ненавижу. Не-на-ви-жу!
Если я не могу выкинуть из сердца чувства к нему, я просто поменяю их – с плюса на минус.
Особенно ярко моя ненависть к Матвееву вспыхнула в тот день, когда я зашла к нему в инстаграм, пересилив себя, и увидела фотографию с Серебряковой.
В этой фотографии не было ничего особенного – обычное селфи парня и девушки. Я не могла понять, обнимаются они или нет, но щека Каролины была прижата к щеке Дани. И если у Матвеева взгляд был все такой же пустой, хотя на лице играла полуулыбка, то взгляд Каролины искрился от восторга. Наверное, мамочка все же разрешила ей общаться с обычным парнем. Иначе не понимаю, зачем она вообще приехала в наш город.
Я несколько мгновений рассматривала их лица на фотографии, которую Даня даже не подписал. И вышла из инстаграма. Пусть делает, что хочет. Это его жизнь. Его выбор. Его любовь. И его Вселенная.
Но сколько бы я ни повторяла себе это, ревность грызла сердце.
Даниил Матвеев казался самым отвратительным человеком на свете.
Облачный ангел, которого я видела на небе, действительно нес весть о расставании.
Ангела видят те, кого предадут любимые люди.
День за днем я внушала себе ненависть к нему, твердила, что не буду страдать из-за того, кто предал меня, обещала себе быть сильной. Однако, когда он мне снился, я пыталась его поймать, а он неизменно убегал, исчезал, растворялся. И я просыпалась в слезах.
На больничном я провела больше недели – врач оказалась права насчет вирусного заболевания. Пришлось подключать кучу таблеток и витаминов, чтобы поправиться. Хотя, надо сказать, болела не я одна – вирус сразил многих.
За все это время Матвеева я не видела ни разу. Ну, не считая того случая, когда поздно вечером я сидела на подоконнике, слушая на репите одну и ту же грустную песню, чтобы забыться, и случайно увидела, как он приехал на своей машине. Даня вышел и, глядя на окна нашего дома, закурил. Меня он не видел – в комнате был выключен свет, а на улице давно стемнело.
То, что он курит, стало для меня неожиданной новостью – при мне он никогда этого не делал. И я ни разу не чувствовала от него запах дыма и вкус никотина на губах.
«Могу закурить, когда на пределе из-за нервов», – раздался в голове его голос. Мне вспомнилось, что однажды, когда мы болтали, гуляя по центру города, он сказал мне эту фразу. Я даже не придала ей значения.
Он на пределе? Что-то случилось с прекрасной Каролиной? Проблемы в учебе? На работе? Или ему стыдно передо мной?
Хотелось верить в последнее, но я не хотела и дальше жить в розовых воздушных замках. Наверное, он просто смотрит на свои окна.
Докурив сигарету, Даня выбросил в урну бычок и устало потер лицо ладонями. А потом скрылся в подъезде.
Зачем-то я пошла в темную прихожую – родители уже спали – и прильнула к глазку. Даня вышел из лифта через минуту, и я не могла понять – то ли его лицо искажает стекло глазка, то ли оно действительно понурое и такое усталое, что кажется, будто на нем никогда не бывает улыбки.
Он подошел к двери в свою квартиру, держа в руке ключи, а потом вдруг развернулся и оказался рядом с моей дверью. Он стоял напротив, не зная, что я смотрю на него – нас разделяла всего лишь какая-то жалкая дверь. Теперь я отлично видела его лицо. Сердце тут же часто забилось, и кровь прильнула к щекам.
Матвеев положил руку на мою дверь и на мгновение склонил голову. А потом вдруг резко развернулся и ушел в свою квартиру. Зачем он сделал это, я не понимала. Но писать ему и спрашивать не стала.
Я не буду навязываться.
– Что-то Данька у нас не появляется больше, – осторожно сказала как-то вечером мама, сидя в гостиной и вышивая картину. – Поссорились, что ли?
Я равнодушно пожала плечами.
– Просто больше не общаемся.
Игла в руках мамы замерла от неожиданности.
– Как это – не общаетесь? – удивленно спросила она.
– Обычно, мам, – усмехнулась я. – У него – своя жизнь, у меня – своя. Все просто.
– И что же между вами произошло? – нахмурилась она.
– Просто он козел, – жалобно сказала я. – Нет, кобель.
Мама стала спрашивать меня о том, что случилось, и я, вроде бы как начинающая путь сильной и независимой женщины, опять расплакалась. Знаете, как это часто бывает: пока хранишь в себе – держишься, но стоит кому-то начать сопереживать вам – так слезы градом и голос тоньше.