— Я могу и одна поехать в Руппертсхайн, — предложила Пия, когда Боденштайн закончил разговор. — Ведь пресс-конференция определенно важнее…
— Нет-нет, — быстро перебил ее Боденштайн. — Мы с Нирхофом согласовали распределение обязанностей в подобных ситуациях. В отличие от меня, он любит свет рамп и сделает все это с удовольствием. Тем более когда речь идет о таких видных… клиентах.
— Клиентах?
На напряженном лице Боденштайна мелькнуло подобие улыбки:
— Звучит приятнее, чем «труп». Вы так не считаете?
Спустя полчаса Боденштайн и Пия перед самым въездом в Эппенхайн увидели стоящий на обочине патрульный автомобиль. Немного проехав через лес, они выехали на просеку с башней, у подножия которой расположилась еще одна патрульная машина и кабриолет «Мерседес». Боденштайн и Пия вышли из машины.
— А, господин главный комиссар, — поприветствовал их один из присутствовавших — облаченный в униформу крупный мужчина с подбородком Михаэля Шумахера[2] и усыпанным угрями лицом. — Вы могли бы и воздержаться от утренней экскурсии. Тут самоубийство.
— Привет, Шёнинг. — Боденштайн из собственного опыта знал о готовности многих коллег по профессии опрометчиво квалифицировать факт смерти как суицид или несчастный случай и не обращал на это внимания.
В тени высоких деревьев ощущалась прохлада. Трава была еще влажной от ночной росы.
— Доброе утро, — поприветствовал Боденштайн врача.
Стоя на коленях, тот обследовал тело и на приветствие ответил скудным кивком. Женщина лежала на спине в траве, левая рука находилась под телом, ноги согнуты в коленях. Светлые волосы веером разметались по бледному лицу. Пристальный, но уже угасший взгляд широко раскрытых глаз. Боденштайн поднял голову и посмотрел вверх, на башню. Массивное деревянное сооружение, преодолев кроны деревьев, высоко уходило в бледно-голубое небо.
Уперев руки в бока, Пия внимательно рассматривала погибшую, лежавшую в высокой растительности.
— Суицид? — с сомнением спросила она и бросила взгляд на врача, который вновь склонился над мертвой женщиной.
— Не знаю. Ни жакета, ни сумочки, зато каблуки — сантиметров десять. Не совсем подходящая обувь для прогулки по лесу.
— Это самоубийство, — нагло настаивал Шёнинг. — Ясное дело.
— Не думаю, — возразила Пия. — Самоубийцы инстинктивно отталкиваются от поверхности, если они бросаются вниз, и приземляются достаточно далеко. А этот труп лежит почти непосредственно под башней. Она не сама бросилась.
Шёнинг поднял брови. Надменная ухмылка стала озлобленной.
— Ну как дела? — осведомился Боденштайн у врача.
— Плохо, — заявил тот. — Она мертва.
— Невероятно, — заметила холодно Пия. — И это все, что вы сумели выяснить?
Врач бросил на нее обиженный взгляд и поднялся с земли. Боденштайн отметил, что доктор едва достает его коллеге до подбородка. Гном, который, очевидно, пытался компенсировать свой неказистый рост неуместными шутками.
— Труп женского пола, примерно лет двадцати пяти, — сказал он, когда понял, что его шутка не достигла цели. — Перелом затылочной области головы, различные повреждения, вызванные падением с тридцатиметровой высоты. Ярко выражено rigor mortis[3]. Это означает, что женщина скончалась как минимум десять часов назад, и все говорит о том…
— Трупные пятна? — перебила его Пия.
— Они исчезают при надавливании. — Гном все еще злился. — Смерть наступила не более суток назад. Полагаю, она скончалась вчера, между восемью и одиннадцатью часами вечера.
— Есть ли признаки, указывающие на причастность к делу иных лиц? — вмешался Боденштайн.
— Нет, — покачал головой гном. — Все говорит о суициде. И это не в первый раз. Люди постоянно бросаются с этой башни.
Шёнинг самодовольно хмыкнул.
Боденштайн задержал взгляд на лице погибшей и попытался представить, как она выглядела при жизни. Ее кожа была тонкой, как фарфор. Высокие скулы, изящный нос. Даже насильственная смерть не смогла испортить великолепной симметрии ее лица. Он склонился ниже. В пупке погибшей был пирсинг, а выше — татуировка в виде дельфина. Пия сидела на корточках и разглядывала туфлю на левой ноге женщины.