Джеффри жил на Силвермайи Роуд, на самом краю района, который обслуживался 87-м полицейским участком. Каждый вечер ои возвращался домой из своего издательства, расположенного на Холл-авеню в центральной части Изолы, и шел пешком целый квартал к северу, к станции метро. Он доезжал до шестнадцатой улицы, выходил из метро и снова шел пешком домой по улицам, которые были когда-то красивыми и достаточно элитарными. Теперь все прежние обитатели куда-то ушли, все хорошее постепенно уходит, и в этом виновата математика. Современный мир все сводит к простейшим формулам, больше не осталось никакой реальности, кроме математической. Бесконечность в степени икс равняется взрыву водородной бомбы. Мир погибнет не от огня, он рассыплется в математические символы.
Сейчас даже улицы воняют. Загаженные пустыри, кучи мусора, который выбрасывают прямо из окон, уличные банды в ярких шелковых куртках, совершающие убийства, пока спит полиция, все гангстеры, которых больше интересует примитивная математика кроссвордов, чем человеческая порядочность.
Я должен бросить все мои нынешние дела.
Поэзия! Куда девалась в этом мире поэзия?
«Сегодня я буду идти парком», — решил он и почувствовал приятное возбуждение.
Было время до того, как Джеффри Темблнн связался с миром иксов и игреков, когда он мог вообразить, гуляя по тропинкам парка и глядя на оранжевый шар луны, что город — это нечто таинственное и романтичное. Сейчас, помня о своих трех язвах, он думал только, что не может себе позволить идти через парк, где на него, возможно, нападут члены одной из уличных банд, и что придется пройти мимо него по Гровер-авеню. И все же он был приятно возбужден.
Он шел быстро, размышляя о поэзии и замечая математическую точность зеленых окружностей — ламп, горевших над дверью полицейского участка, расположенного через улицу, — 87. Цифры. Всегда только цифры.
Перед ним шло четверо подростков. Малолетние преступники, гангстеры? Нет, они похожи больше на учеников колледжа, будущие ядерные физики и математики. Что они делают здесь, в этой части города? Подумай, они еще поют- Я пел когда-нибудь? Погодите, встретитесь лицом к лицу с непреклонной реальностью плюсов и минусов! Пускай поют, а мы послушаем…
Джеффри Темблин внезапно остановился.
Подошва его ботинка прилипла к тротуару. Сделав гримасу, он оторвал подошву, поднял ногу и осмотрел низ ботинка: жевательная резинка! Черт возьми, когда это люди научатся быть аккуратными и не бросать жевательную резинку на тротуар, где на нее можно наступить?
Ругаясь сквозь зубы, Джеффри осмотрелся в поисках кусочка бумаги, от всего сердца желая, чтобы у него под руками оказалось одно из упражнений, составленных доктором Фенензелом.
Он заметил лист голубой бумаги, лежавший у самой обочины, и, прыгая на одной ноге, подобрал его. Он даже не посмотрел на этот лист. По всей вероятности, это какой- нибудь старый счет одного из здешних супермаркетов, где обозначены товары, цены, цены, цифры и еще раз цифры, — куда только девалась в этом мире поэзия?
Скомкав голубой лист, он со злостью оттирал подошву от жевательной резинки. Потом, чувствуя себя снова чистым и аккуратным, он сжал бумагу в математически правильный шар и бросил в кювет.
Больше она ничего не заслуживала.
Послание Мейера Мейера составило бы необычно тонкий томик стихов.
— Солнце сияет и шлет нам привет, — пел Сэмми. — Радостным хором встречаем рассвет.
— Встречаем, встречаем, встречаем рассвет, — подхватил Баки.
— А как дальше?
— Встречаем, встречаем, встречаем рассвет, — повторил Баки.
— Давайте споем гимн нашего колледжа, — предложил Джим.
— К матери гимны всех колледжей, — сказал Сэмми. — Давайте споем «Русалка Минни».
— Я не знаю слов.
— Кому нужны слова? Важны не слова, а эмоции.
— Слушайте, слушайте, — сказал Баки.
— Слова — это не более чем слова, — философски заметил Сэмми. — Если они не исходят отсюда. Прямо отсюда. — И он приложил руку к сердцу.
— Где эта Мезон-авеню? — поинтересовался Джим. — Где все эти испанские курочки?
— Дальше по улице. К северу отсюда. Не говори так громко. Вон там полицейский участок.
— Я ненавижу легавых, — сказал Джим.
— Я тоже, — поддержал его Баки.
— Я' ни разу не встречал легавого, который не был бы насквозь сукиным сыном и сволочью, — заметил Джим.
— Ия тоже, — поддержал его Баки.