— Ну, и что она сказала? — спросил Коттон Хэйвз. Он единственный среди полицейских, собравшихся вокруг стола Паркера, не пил кофе. Хэйвз был чайная душа — привычка, которую он приобрел еще мальчишкой. Его отец был протестантский священник, поэтому было заведено, что члены его прихода собирались у него в доме за чаем. Будучи еще мальчишкой, Хэйвз, по причинам, известным только его отцу, должен был присутствовать на этих чаепитиях. Обильное потребление горячего, крепкого напитка не сказалось отрицательно на развитии мальчика. Он вырос в рыжеволосого гиганта, шести футов двух дюймов ростом без ботинок, весом в сто девяносто фунтов.
— Она вскинула на меня свои голубые глазки, похлопала кукольными ресничками и сказала: «Я спешу, если вам нужно обязательно вручить мне ваш идиотский чек, давайте побыстрее!»
— Ого! — прокомментировал Хэйвз.
— Я, естественно, спросил, что за спешка, и она ответила, что ровно через пять минут должна быть на сцене.
— На какой сцене? Какого-нибудь стоящего театра?
— Да нет. Она танцевала в музыкальной комедии, которая имела аншлаг. Было около половины девятого. Вот она и летела сломя голову, чтобы успеть к поднятию занавеса. Я вытащил ручку и книжку чеков, и тут она промолвила: «Может вы предпочтете два билета на самое популярное в городе шоу?» И начала рыться в своей сумочке, а ее пышные грудки, казалось, вот-вот выплеснутся из крошечного бюстгалтера и остановят к черту весь транспорт до самого Аквариума.
— Ну, как тебе понравилось шоу? — поинтересовался Карелла.
— Я не взял билеты.
— Почему?
— Потому что, выписывая чек, я имел возможность наслаждаться великолепным шоу, которое исполнялось исключительно для меня. Мне потребовалось минут двадцать, чтобы выписать квитанцию, и все это время она извивалась и дергалась на своем месте, жонглируя и колыхая своими спелыми, ананасами, готовыми выпасть из крошечных чашечек. Ну, мужики, это было потрясающее зрелище!
— Да, скромным и сострадательным тебя никак не назовешь, — заключил Карелла.
— Да, этим я не отличаюсь, — согласился Паркер не без самодовольства.
— Ля однажды остановил парня на бульваре Луиса Фримена, — перехватил инициативу Карелла. — Он ехал со скоростью восемьдесят миль в час. Пришлось включить сирену, чтобы остановить его. Я вышел из машины, намереваясь направиться к нему, когда дверцы распахнулись, и он, выскочив из машины, побежал в мою сторону.
— Хулиган? — спросил Хэйвз.
— Нет. Но как раз это я и подумал. Мне показалось, что я напал на типа, убегающего от Закона. Похоже было, что он готов в любую минуту выхватить пистолет.
— А он что?
— Он подбежал ко мне, подпрыгивая то иа одной, то на другой ноге, сказал, что знает о превышении скорости, но у него острый приступ диарреи, и он должен скорее найти заправочную станцию, чтобы попасть в туалет.
— Вот юмор! — Паркер разразился смехом.
— Ты его отпустил? — спросил Хэйвз.
— Какого черта? Просто быстро выписал чек.
— А я расскажу вам, как я отпустил одного, — признался Хэйвз. — Это произошло, когда я дежурил в тридцатом округе. Парень мчался, как сумасшедший. Когда я остановил его, он только взглянул на меня и спросил: «Вы собираетесь выписать мне чек?» Я посмотрел на него и ответил: «Совершенно верно, черт возьми.» Он уставился на меня и долго смотрел, покачивая головой. Затем произнес: «Все правильно. Вы выписываете мне чек, и я прикончу себя.»
— Что он хотел этим сказать, черт возьми?
— Как раз этот вопрос я ему и задал. Но он не отвечал, а продолжал смотреть на меня, покачивая головой. Как будто эта квитанция была последней каплей. Понимаете? У меня возникло чувство, что этот день оказался для него таким днем, когда все не ладится, все валится из рук. Я понял, если я выпишу ему вывоз в полицейский участок, он, приехав домой, обязательно отравится газом или выпрыгнет в окно. Я просто чувствовал это, глядя на него.
— И ты отпустил его, добрый самаритянин.
— При чем тут самаритянин, — оправдывался Хэйвз. — Если бы вы увидели глаза этого парня, вы бы поняли, что он не шутил.
— А у меня однажды был случай с женщиной, — начал было Клинг, самый молодой из детективов, в тот момент, когда патрульный полицейский Дженеро ворвался в дежурку с маленькой голубой дорожной сумкой. Одного взгляда на него было достаточно, чтобы понять: ему не до шуток. Он нес сумку в правой руке, отведя ее далеко от себя, как будто боясь прикосновения к ней. Он протолкнулся через вертушку в решетке, которая отделяла дежурку от коридора, подошел прямо к столу Паркера и опустил сумку посередине стола, всем своим видом давая понять, что он выполнил свою функцию и теперь рад, наконец, отделаться от своей ноши.