— В среду? Дайте подумать. Сегодня какой день?
— Суббота.
— Ну да, правильно, суббота. Нет. Я купил эту одежду в четверг. Можете проверить. Они, наверно, ведут учет.
— А ты состоишь на учете в полиции?
— Было однажды незначительное дело.
— Насколько незначительное?
— Да небольшое ограбление. Ничего серьезного.
— Будем надеяться, что и в этот раз не добавится ничего серьезного, — отпуская его, сказал Карелла.
В комнате для допросов лейтенант Бирнс беседовал с Мартой Ливингстон.
— А вы не стесняетесь в выражениях, миссис Ливингстон.
— Кто будет заботиться о выражениях, когда его утром вытаскивают из постели и волокут в полицейский участок.
— Вы не испытывали неловкости, выходя на улицу в одной комбинации?
— Нет. Я держу себя в форме. У меня красивое тело.
— Что вы с мистером Крониным пытались спрятать?
— Ничего. Мы любим друг друга. Я не постыжусь кричать об этом со всех перекрестков.
— Почему он пытался убежать?
— Он не пытался убегать. Он им все сказал. Он сказал, что хотел посмотреть, идет ли дождь.
— И для этого надо было карабкаться на пожарную лестницу?
— Да.
— Вы отдаете себе отчет в том, что вашего сына Ричарда, может быть, уже нет в живых?
— Меня это не волнует. Хорошо было бы избавиться от этого подонка. Для него лучше умереть, чем путаться с теми, с кем он путался. Вместо, сына я вырастила бродягу.
— С кем же он пугался? *
— С уличными бандитами. В каждом районе этого проклятого города одна и та же история. Делаешь все, чтобы вырастить ребенка, и что из этого получается? Ах, не заводите меня, пожалуйста.
— Ваш сын сказал вам, что он уходит из дома?
— Нет. Я уже все рассказала другому полицейскому, когда сообщала об его исчезновении. Я не знаю, где он, и мне наплевать на него. Главное, мне дадут пособие. И хватит об этом.
— Вы сказали полицейским, которые вас сюда привели, что ваш муж умер. Это правда?
— Да, он умер,
Когда?
— г^Три года назад.
— Он умер или оставил вас?
— Это одно и то же, не так ли?
— Не совсем.
— Он ушел. .
На какое-то мгновение в комнате воцарилась- тишина.
— Три года назад?
— Три года назад. Когда Дику было шестнадцать; Собрал свои вещи и ушел. Вы не знаете, как трудно растить мальчика одной. Теперь и он ушел. Мужчины все одинаковы. Вонючие козлы. Им всем нужно-только одно. Хорошо, я предоставляю им свое тело. Не не это, — на указала на сердце^— сюда, где все болит, им путь закрыт. Все грязные козлы, все до одного.
— Как вы думаете, ваш сын мог убежать- с одним из своих друзей?
— Я не знаю, что сделал этот гаденыш, и не хочу знать. Где его благодарность? Когда его отец ушел, я растила его одна. И что я получаю за мои труды? Он убегает от меня. Бросает работу и убегает. Он такой же, как и все они, грязные козлы. Нельзя доверять ни одному мужчине. Пускай валяется где-нибудь, нисколько не жалко…
Вдруг она разрыдалась. .
Она застыла на стуле, сорокапятилетняя женщина с неестественно яркими рыжими волосами, пышногрудая, полная, в одной комбинации, с выцветшими глазами пьяницы. Она сидела неподвижно, закусив губы, нос у нее набых и покраснел, а по застывшему в немом отчаянии лицу струились крупные слезы.
— Убежать от меня, — повторила она. Больше она ничего не сказала. Она вся сжалась, пытаясь подавить слезы, стекавшие по щекам и шее на комбинацию.
— Я принесу вам пальто или что-нибудь накинуть, — не выдержал Бирнс.
— Не нужно мне пальто. Мне все равно, пусть все смотрят. Все равно видно, кто я есть. Одного взгляда достаточно, и все ясно. Не надо мне пальто. Пальто ничего не может скрыть.
Бирнс вышел, оставив ее рыдающей на стуле.
В квартире Марты Ливингстон было найдено ровно тридцать четыре унции марихуаны. Возможно, Леонард Кронин был плохой математик. Также было очевидно, что его ожидали более серьезные неприятности, чем он вначале предполагал. Если бы в комнате были найдена одна — две палочки марихуаны, что составило бы самое большее две унции этого зелья, он мог бы не проходить по обвинению в хранении наркотиков. Но тридцать четыре унции — это далеко не две унции. Это наказуемо тюремным заключением от двух до десяти лет. Хранение шестнадцати н более унций наркотиков, исключая героин, морфий или кокаин, классифицировалось как опровержимое намерение их продажи, где термин опровержимое предполагал, что за Кроминым оставалось право заявить, что у него такого намерения не было. Максимальный срок тюремного заключения за хранение с целью продажи составлял десять лет. Разница в обвинительных формулировках заключалась в том, что при обвинении в простом хранении определялась, как правило, минимальная мера наказания, а хранение с целью продажи, обычно, влекло за собой вынесение максимального срока.