— О, — только и произнес он.
Она поняла, что до него дошел смысл ее выражения и, приподняв бровь, медленно и кокетливо-выразительно кивнула головой, повторяя его «о», беззвучно округляя губы.
— Ты прямо кокетка, — шутливо сказал он.
Она кивнула.
— Ты меня любишь только за мое сильное молодое тело.
Она кивнула.
— Ты выйдешь за меня замуж?
Снова кивнула.
— Я ведь десятки раз просил тебя об этом.
Она пожала плечами и опять кивнула, необычайно повеселев.
— Когда? ’
Она показала к него.
— Ну хорошо, я назначу день. У меня будет отпуск в августе. Тогда мы и поженимся, о’кей?
Она сидела застыв и пристально глядя на него.
— Да, так и будет.
Казалось, она вот-вот опять заплачет. Он обнял ее и сказал:
— Так будет, Тедди. Тедди, дорогая, так и будет. Не волнуйся об этом, Тедди. Ведь я искренне желаю, чтобы так было. Я люблю тебя и хочу на тебе жениться, я уже давно мечтаю об этом, что если я и дальше буду просить тебя, то с ума сойду. Я люблю тебя такой, какая ты есть, я бы ничего не изменил в тебе, дорогая, так что не тревожься, пожалуйста, не беспокойся. Это… это ничего для меня не значит, Тедди. Маленькая Тедди, моя маленькая Теодора, это ничего для меня не значит, понимаешь? Ты для меня значишь больше, чем любая другая женщина, гораздо больше, поэтому прошу тебя, выходи за меня замуж.
Она взглянула на него, желая что-то сказать, поскольку не могла поверить своим глазам, удивляясь, почему такой красивый мужчина, как Стив Карелла, такой замечательный, как Стив Карелла, такой смелый и сильный, такой обаятельный, как Стив Карелла, хочет жениться на такой девушке, как она, на девушке, которая никогда не сможет сказать ему: «Я люблю тебя, дорогой. Я обожаю тебя». Но он, держа ее в крепких объятиях, снова попросил об этом. И теперь она поверила, что для него она такая же, как была бы любая другая женщина, даже больше, чем любая другая, как сказал он.
— О’кей? — спросил он. — Разрешишь мне заверить тебя?
Она кивнула, на этот раз слегка.
— Прямо сейчас?
Она уже не кивнула, а подняла голову и ответила губами, его руки еще крепче прижали ее, убедив в том, что он ее понял. Она высвободилась из его объятий — он только и успел проговорить «Эй!»— как она уже быстро шла на кухню.
Когда она вернулась, держа в руках бутылку шампанского, он произнес:
— Ну, я пропал!
Она вздохнула, соглашаясь, что он, несомненно, пропадет, и игриво шлепнула себя по бедру.
Она подала ему бутылку, сделав при этом глубокий реверанс, что выглядело очень забавно в ее арестантской пижаме, и уселась на пол, скрестив ноги, пока он открывал бутылку.
Шампанское выстрелило оглушительным хлопком, хотя она не слышала звука. Зато видела, как пробка вылетела из горлышка бутылки и ударилась в потолок, и вслед за ней брызнул пенящийся фонтан, обливая колени и руки.
Она захлопала в ладоши, потом поднялась и пошла за бокалами. Он налил сначала немножко в свой бокал, приговаривая:
— Вот так делают, чтобы снять налет, всяких жучков и прочее. Затем наполнил ее стакан и вновь свой, долив его до краев.
— За нас, — произнес он.
Она медленно развела руки в стороны.
— За долгую, долгую счастливую любовь, — добавил он.
Тедди счастливо кивнула.
— И за нашу свадьбу в августе. — Их стаканы сблизились, издав мелодичный звон. Они отпили по глотку, и она от удовольствия широко раскрыла глаза и восторженно подняла голову.
— Ты счастлива?
— Да, — ее глаза красноречиво твердили — да, да.
— Это правда, что ты говорила?
Она вопросительно подняла бровь.
— О том, что ты… скучала обо мне?
— Да, да, да, — говорили ее глаза.
— Ты красивая.
Тедди снова сделала реверанс.
— И все в тебе красиво. Я люблю тебя, Тедди. Боже, как я люблю тебя.
Она поставила стакан и взяла его за руку. Сначала поцеловала ладонь, потом тыльную сторону руки. Затем повела его в спальню. Легкими движениями она расстегнула ему рубашку, сняла брюки. Он лег на постель, и она выключила свет. Без застенчивости и смущения она разделась и подошла к нему.
А тем временем, когда они предавались неге и ласке в маленькой комнатке большого жилого дома, по улице шел человек по имени Дэвид Фостер. Он возвращался домой, где жил с матерью. По дороге он размышлял о своем напарнике Майке Реардоне и настолько погрузился в тяжелые мысли, что не услышал шагов позади себя. А когда, наконец, услышал их, было слишком поздно.