А за зданиями, за огнями идут улицы, на них мусор и грязь.
Будильник прозвенел в одиннадцать часов вечера. Майк Реардон протянул руку, нащупывая в темноте рычажок выключателя, и нажал его. Звон прекратился. В комнате снова воцарилась глубокая тишина. Рядом с собой он слышал ровное дыхание Мей. Окна были распахнуты настежь, но в спальне было жарко и душно, и он опять вспомнил о кондиционера, который собирался купить еще в начале лета, но так и не купил. Нехотя он сел в постели и протер глаза своими массивными кулаками.
Это был крупный мужчина, < прямыми светлыми волосами, взъерошенными в данный момент. Его глаза, обычно серые, в темноте казались совсем бесцветными и 'немного припухшими ото сна. Он встал и выпрямился. Спал он в одних пижамных штанах и, когда поднял руки над головой, штаны сползли с его плоского и упругого живота. Он что-то буркнул, поправил штаны и снова взглянул на Мей.
Простыня сбилась к ее ногам и лежала влажной безжизненной массой. Мей спала свернувшись калачиком, ночная рубашка туго обвилась вокруг бедер. Он шагнул к постели и положил руку на ее бедро. Она во сне что-то пробормотала и повернулась на другой бок. Он усмехнулся в темноте и пошел в ванную бриться.
Он давно знал по времени, сколько минут у него уходит на бритье, на одевание, на глоток кофе. Прежде чем начать бриться, он снял с руки часы и положил их на раковину, чтобы изредка поглядывать на них. В одиннадцать десять начал одеваться. Он надел рубашку-алоху, которую ему привез брат с Гавайских островов, натянул широкие рыжевато-коричневые суконные брюки и светлую поплиновую ветровку, положил носовой платок в левый задний карман брюк, взял бумажник и мелочь, лежавшие на туалетном столике.
Открыв верхний ящик столика, он вынул кольт тридцать восьмого калибра, который лежал рядом со шкатулкой драгоценностей Мей, большим пальцем провел по твердой коже кобуры, затем засунул ее с кольтом в правый задний карман брюк под куртку. Он прикурил сигарету, сходил в кухню поставить воды для кофе и пошел взглянуть на детей.
Мики спал как обычно, держа большой палец во рту. Он погладил мальчика по головке. О боже, вспотел как поросенок. Нужно бы снова поговорить с Мей о покупке кондиционера. Это не дело держать детей, как в закупоренном ящике. Он прошел к кроватке Кэти и повторил тот же ритуал.
— Она не так сильно вспотела, как ее братишка. Наверно, потому что девочка, — размышлял он. Тут до него донесся громкий свист закипевшего чайника. Он взглянул на часы и усмехнулся.
Он прошел на кухню, насыпал в большую чашку две чайные ложки растворимого кофе и налил в нее кипяток. Он пил черный кофе без сахара. После него почувствовал себя проснувшимся и уже в сотый раз поклялся больше не ложиться спать перед дежурством, ведь это же просто глупо.
Но ему все-таки пришлось лечь спать, черт возьми. И сколько же он спал? Пару часов? А потом подошло время вставать. Нет, все это глупо. Нужно было поговорить с Мей и об этом. Он проглотил кофе и снова пошел в спальню.
Ему нравилось смотреть на спящую жену. Но всегда его не покидало чувство, что он поступает немного бесчестно и бестактно, поскольку пользуется этим преимуществом перед ней. Ведь сон — это что-то очень личное, и никому не дано право вторгаться в эту сферу. Но боже, как она была прекрасна, когда спала, поэтому какая разница, было ли это справедливо или нет.
Несколько секунд он любовался ею, глядя на темные волосы, разметавшиеся по подушке, на крутой изгиб бедра, на соблазнительно завернувшуюся сорочку, обнажившую белое тело. Он подошел к постели и погладил ее волосы, легонько поцеловал, стараясь не разбудить, но она пошевелилась и спросила:
— Майк?
— Спи, спи, дорогая.
— Ты уходишь? — сквозь сон пробормотала она.
— Да.
— Будь осторожен, Майк.
— Постараюсь. — Он усмехнулся. — А ты будь умницей.
— Угу, — ответила она и повернулась на другой бок, уткнувшись в подушку.
У двери он украдкой еще раз взглянул на нее и, пройдя через гостиную, вышел из дома. Посмотрел на часы. Было одиннадцать тридцать. Все шло точно по плану. На улице, к счастью, стало гораздо прохладнее.
В одиннадцать часов сорок одну минуту, когда Майк Реардон отошел на три квартала от своего дома, его настигли две пули, пробившие затылок навылет и срезавшие половину лица. Он успел почувствовать удар и внезапную невыносимую боль, потом до его сознания смутно донеслись звуки выстрелов, затем все погрузилось во мрак, и он, скорчившись, рухнул на тротуар.
Он падал уже мертвым.
Он был гражданином этого города, а теперь его кровь лилась из размозженного лица, растекаясь вокруг него и превращаясь в липкую красную жижу.