Он мог пожать руку и сломать позвоночник одним и тем же движением. Стоит только проявить неосторожность по отношению к Холу Виллису, и тут же окажешься скрученным мучительной болью всего лишь от захвата большим пальцем. А если допустишь еще большую небрежность, тут же почувствуешь, как со свистом летишь в воздухе молниеносным броском регби или дальневосточным опрокидыванием. Броски за лодыжки, броски с захватом рук на плече, перекат на спине — все это такие же неотъемлемые компоненты личности Хола Виллиса, как и горящие карие глаза на его лице.
Эти глаза сейчас с интересом были обращены на фотографию из архива ФБР, которую Хол передал через стол Карелле.
Мужчину с фотографии можно было действительно назвать «настоящим красавцем». Его нос был переломлен по крайней мере в четырех местах. Через всю левую щеку протянулся шрам, прикрывший глаз. У него были изуродованные ушные раковины, а во рту едва ли остался хоть один зуб. Звали его, конечно, Симпатяга Краях.
— Просто загляденье, — сказал Карелла. — Зачем они его нам прислали?
— Темные волосы, шесть футов два дюйма, весит сто восемьдесят пять. А как тебе нравится встретиться с ним тихой темной ночью?
— Ну уж нет. Он в городе?
— Он в Лос-Анджелесе, — ответил Виллис.
— Тогда мы оставим его для Джо Фрайди, — пошутил Карелла.
— Вот тебе еще один «Честерфилд», — продолжал комментировать Виллис. — Единственная живая сигарета с 60 тысячами пор в фильтре.
Карелла рассмеялся. Зазвонил телефон. Виллис поднял трубку.
— 87-й полицейский участок, — сказал он. — Детектив Виллис.
Карелла поднял глаза.
— Что? — спросил Виллис. — Укажите адрес. — Он что-то быстро записал в свой блокнот. — Задержите его там, сейчас же прибудем.
Он положил трубку, открыл ящик стола и вынул кобуру со служебным револьвером.
— Что там произошло? — спросил Карелла.
— Врач в Тридцать Пятой. У него в кабинете мужчина с пулевым ранением в левое плечо.
Полицейская машина уже стояла перед роскошным особняком на Тридцать Пятой Северной, когда прибыли Карелла и Виллис.
— Новички опередили нас, — сказал Виллис.
— Если только они взяли его, — ответил Карелла, изменив голос, будто читая молитву. Пластинка на двери сообщала:
«Доктор принимает, позвоните в колокольчик и, пожалуйста, садитесь».
Они позвонили в колокольчик, открыли дверь и вошли в офис. Он располагался немного в стороне от небольшого внутреннего дворика и стоял на улице рядом с особняком. Патрульный сидел на длинной кожаной кушетке и читал «Эсквайр». Он закрыл журнал, когда вошли детективы, и представился — Патрульный Куртис, сэр.
— Где? — спросил Виллис прямо с порога.
— Где доктор? — спросил Карелла.
— В кабинете, сэр. Кантри кое-что у него спрашивает.
— Кто это Кантри?
— Мой напарник, сэр.
— Пошли, — сказал Виллис. Он и Карелла вошли в кабинет доктора. Кантри, высокий долговязый парень в гривой черных волос, быстро принял стойку «смирно».
— До свидания, Кантри, — сказал Виллис сухо. Патрульный направился к двери и вышел из кабинета.
— Доктор Расселл? — спросил Виллис.
— Да, — ответил доктор Расселл. Это был мужчина лет пятидесяти, с головой, покрытой серебристо-белой сединой, ложно увеличивающей его возраст. Он стоял, как телеграфный столб, широкоплечий, безукоризненно чистый в своем белом медицинском халате. Красивый мужчина, он производил впечатление очень компетентного специалиста. Карелла понимал, чувствовал, что будь этот человек в прошлом хоть мясником, он все равно бы доверил ему вырезать свое сердце.
— Где он?
— Ушел, — ответил доктор Расселл.
— Как…
— Я позвонил сразу же, как только увидел рану. Извинился, вышел в свой личный кабинет и набрал номер. Когда вернулся, его уже не было.
— Дерьмо, — не сдержался Виллис. — Не хотите ли вы рассказать нам с самого начала, доктор?
— Конечно. Он вошел… о, не более двадцати минут назад. Кабинет был свободен, что необычно для этого времени. Полагаю, что сейчас люди с более легкими заболеваниями стремятся лечиться на морском побережье. — Улыбка промелькнула на его лице. — Он сказал, что выстрелил в себя, когда чистил охотничье ружье. Я привел его в смотровой кабинет — именно в эту самую комнату, господа, — и попросил его снять рубашку. Он снял.