— Я счастлива, что с вашим сыном сейчас все в порядке, — насмешливо сказала Вирджиния, — а вот с моим мужем не все в порядке. Он умер. И, как я считаю, его убил Карелла. А теперь оставим эту чепуху, хорошо?
— Мне хотелось бы немного поговорить.
— Тогда говорите сами с собой, а меня оставьте в покое.
Бирнс сел на угол стола. Вирджиния подвинула ближе сумку, стоящую у нее на коленях, направив дуло револьвера внутрь сумки. .
— Не подходите, ближе, лейтенант, я вас предупреждаю.
— Скажи мне точно, чего ты хочешь, Вирджиния.
— Я уже вам сказала. Когда Карелла придет сюда, я его убью. А потом уйду. Если кто-нибудь попытается остановить меня, я брошу на пол сумку со всем ее содержимым.
— Предположим, я попытаюсь сейчас отобрать у тебя револьвер.
— На вашем месте я бы не делала этого.
— Ну, а если я попытаюсь?
— Я кое-что принимаю в расчет, лейтенант.
— Например?
— Например, то, что героев не существует. Чья жизнь для вас дороже — Кареллы или ваша собственная? Попытайтесь отнять револьвер, и не исключено, что нитроглицерин взорвется прямо перед вами. Перед вами, а не перед ним. Вы спасете Кареллу, но погубите себя.
— Карелла мне очень дорог, Вирджиния. Я мог бы и умереть, чтобы спасти ему жизнь.
— Да? А насколько он дорог другим в этой комнате? Они тоже согласны умереть за него? Или за гроши, которые они получают? Проголосуйте, лейтенант, и увидите, кто из них готов пожертвовать жизнью? Ну давайте, проголосуйте.
Бирнс не хотел голосовать. Он не очень-то верил в беззаветную отвагу и героизм. Он знал, что многие в этой комнате не раз действовали отважно и героически. Но храбрость зависит от обстоятельств. Захотят ли детективы вступить в игру, когда им грозит верная смерть? Бирнс не был уверен в этом. Он почти не сомневался, что, если бы им предложили выбирать, кому остаться в живых — им или Карелле, они, вероятнее всего, выбрали бы себя. Эгоистично? Может быть. Негуманно? Возможно. Жизнь не купишь в грошовой лавочке. Это такая штука, за которую цепляются изо всех сил. И даже Бирнс, который знал Кареллу, как никто другой, и даже любил его (а это слово трудно давалось такому человеку, как он), не решался задать себе вопрос: «твоя жизнь или жизнь Кареллы»— он боялся ответа.
— Сколько тебе лет, Вирджиния?
— Какая вам разница?
— Мне хочется знать.
— Тридцать два.
Бирнс кивнул.
— Я выгляжу старше, верно?
— Немного.
•— Очень намного. За это тоже скажите спасибо Карелле. Вы видели когда-нибудь тюрьму Кестлвью, лейтенант? Вы видели место, куда Карелла отправил моего Фрэнка? Там не выживут и животные, не то что люди. И я жила одна, в постоянном ожидании, зная, через какие мучения должен был пройти Фрэнк. Могу я молодо выглядеть, как вы думаете? Могла я следить за собой, если все время волновалась, если у меня всегда болело за него сердце, если грызла тоска?
— Кестлвью не лучшая тюрьма в мире, но…
— Это камера пыток! — крикнула Вирджиния. — Вы когда-нибудь были в камере? Там отвратительно грязно, жарко, не продохнуть, все прогнившее и ржавое. Там воняет, лейтенант. Запах этой тюрьмы чувствуется за несколько кварталов. И они загоняют людей в эту мерзкую, душную вонь. Говорят, что Фрэнк причинял беспокойство тюремным властям. Конечно! Он был человеком, а не животным. Тогда они привесили к нему ярлык «возмутитель спокойствия».
— Да, но ты не можешь…
— А вам известно, что в Кестлвью запрещено разговаривать во время работы? Известно, что в камерах до сих пор стоят параши, параши вместо унитазов? Вы знаете, какая вонь в этих камерах? А мой Фрэнк был болен! Карелла знал это, когда арестовывал его и стал героем! ,
— Он не думал о том, чтобы стать героем. Он выполнял свою работу. Как ты не понимаешь ртого, Вирджиния? Карелла — полицейский. Он только выполнял свой долг.
— А я выполняю £ВрЙ, — глухо произнесла Вирджиния.
— Как? Ты знаешь, что таскаешь в своей паршивой сумке? Ты понимаешь, что если выстрелишь, все полетит к чертям? Нитроглицерин не зубная паста!
— Мне все равно.
— Тебе тридцать два года, и ты готова убить человека и даже сама погибнуть ради этого!