— Мистер Скотт, — сказал Карелла^— можно просунуть сквозь зазор между дверью и рамой крегкий и тонкий шнур?
— Почему вы опрашиваете?
— Если накинуть на рукоятку засова кусок шкура, потом вывести концы наружу и закрыть дверь, то можно задвинуть запор и втянуть шнур. И все это можно проделать снаружи.
— В данном случае это было бы невозможно. Конечно, такой' наблюдательный детектив, как вы, должен был бы заметить.
— Что заметить?
— В верхнем коридоре всегда сильный сквозняк — дует из окна в холле. Когда отец приспособил под кабинет эту кладовую, в ней сначала было очень неуютно. Тогда он велел оббить дверь и раму, как иногда оббивают наружную дверь.
— Как это?
— Металлическая полоса вокруг двери и металлический желоб вокруг рамы. Полоса вплотную входит в желоб, так что дверь закрывается почти герметически.
— Думаю, не так плотно, чтобы нельзя было просунуть тонкий шнур.
— Может быть, мистер Карелла, но дело не в этом.
— В чем же?
— Из-за этих металлических полос дверь закрывалась с трудом. Надо было тянуть ее на себя изо всей силы и налегать всем весом — а у отца был немалый вес, — и потом уже задвигать запор, фактически задвигать его в скобу, прибитую к дверной раме. Вы понимаете, к чему я говорю это?
— Да. Если дверь запиралась с таким трудом, то было бы невозможно просунуть задвижку в скобу из коридора с помощью шнура. Я понял, что вы имеете в виду.
— Итак, предположим, что я ненавидел своего отца, жаждал получить свою долю наследства. Предположим, что все мы желали его смерти. Но что делать с закрытой дверью? С дверью, запереть которую можно было только с огромным трудом и лишь изнутри. Никакой шнур не помог бы запереть эту дверь снаружи, и перед этим неопровержимым фактом даже вы должны будете признать, что мой отец покончил жизнь самоубийством.
Карелла тяжело вздохнул.
Магазины закрывались в-шесть, и Тедди Карелла бродила по улицам, размышляя, стоит ли зайти в кафе и выпить чашку кофе. Стив обещал роскошный пир, и ей не хотелось, чтобы чашка кофе спутала его планы.
Стояла чудесная, теплая погода, необычная для октября. Октябрь'— ее любимый месяц, даже когда погода капризничает.
«Может быть, я пристрастна, — думала Тедда, — но этот месяц — настоящий праздник для глаз. Пусть у меня никуда не годные уши — это звучит как-то самоуничижительно, почти по-китайски, — но зато зоркие глаза, вбирающие в себя все краски осени.
Интересно, как я буду выглядеть в платье для беременных. Улшсно.
Я потолстею.
А Стив не разлюбит меня?
Конечно, нет, что за глупые мысли. Только потому, что женщина раздувается и становится похожей на пузырь, теряет талию и приобретает висячие груди и толстый зад и…
Господи, Стив меня возненавидит}
Нет. Не разлюбит. Любовь терпелива и великодушна, любовь — это добро. Интересно, как я буду относиться к Стиву, если он вдруг станет весить восемь тысяч фунтов?
Господи, я буду любить его, даже если он будет весить десять тысяч фунтов. Но ему нравится моя фигура и, может быть… Я сделаю все, что в моих силах, сяду на диету и буду следить за своим весом, и я позвоню лейтенанту Бирнсу, попрошу его, чтобы он посылал по вызову к хорошеньким вдовушкам только холостяков.
Решено, никакого кофе. Может быть, в самом кофе не так уж много калорий, но зато в сахаре… Никакого кофе. Я похожу и буду любоваться на витрины, это полезно для фигуры.
Или, может быть, пойти прямо в участок?
Может, Карелла вернется немного раньше, чем думал. Я сделаю ему сюрприз. Да, я так и сделаю. Пойду к нему на работу и подожду его.
Может быть, он обрадуется, когда войдет в дежурку и увидит меня».
Человек шел по улице с опущенной головой. Ветра не было, по крайней мере сильного, воздух словно ласкал легкими прикосновениями, но человек тащился с опущенной головой, потому что никогда не чувствовал себя человеком в этом городе, никогда не был самим собой. Он старался держать голову пониже, втягивая ее как можно больше в плечи, словно черепаха, ожидающая неизбежного удара.
Человек был хорошо одет. Твидовый костюм, аккуратный синий галстук приколот к белой рубашке тонкой золотой булавкой, на ногах — темно-синие носки и черные туфли. Он знал, что выглядит точно так же, как любой другой прохожий, но казался сам себе нереальным, чужим. Человек шел, засунув руки глубоко в карманы и опустив голову.