— Хватит! — не выдержав, буквально выкрикнула Джинни, — Что ты вообще знаешь, Паркинсон? — пусть и понимая, что, неизвестно откуда, но Паркинсон осведомлена достаточно, до боли сжимая пальцы, произнесла девушка, — Какое вообще тебе дело до всего этого?
— Отличный вопрос, Уизли. Сама долго голову ломала, пока не надоело. А ответ оказался вполне прост — мне не плевать на него. Знаешь, сколько раз я получила отказ? — в этот момент Джинни не могла не заметить перемен во взгляде слизеринки, — Он никогда не отвечал мне взаимностью. И никогда не ответит. Несмотря на это я никогда не ныла подобно тебе, что даже признать этого не может. И это просто невероятно злит, знаешь? Меня отвергали холодно, без малейшего сомнения. Ни единого шанса не давая. Вся школа смеялась за моей спиной. И тут ты, вся такая бедная-несчастная, пожалейте все Уизли. Да ты хоть что-нибудь сделала, а? Я ненавижу таких как ты, — со злостью процедила Паркинсон, — Пусть все говорят обо мне, что хотят, называют подстилкой Малфоя. Я не считаю себя жалкой. Потому что единственная, кто здесь жалкая — это ты, Уизли.
С этими словами слизеринка круто развернулась, оставляя Джинни одну в пустой гостиной.
Вернувшись в свою комнату и с трудом отыскав на смятой постели вчерашний пузырёк с зельем, Джинни забралась на кровать, притягивая к себе колени. Она уже давно перестала обращать внимание на солёные дорожки, что всё продолжали катиться по щекам. Её задели слова Паркинсон? Нет. Её задела собственная трусость и слабость. Её не волнует семья Малфоя, его прошлое, мнение окружающих. Нисколько. Но Джинни совершенно точно поняла, что она действительно жалкая по сравнению с Паркинсон. Потому что не может сказать эти чёртовы слова. Кому угодно, любому человеку, но только не ему. Почему же так легко признаться в чувствах тому, к кому их нет, и так невыносимо тяжело тому, к кому они действительно есть?
Образ слизеринца сам всплывал в голове, всё, до мельчайших подробностей: привычки, любимые позы, жесты, манера поведения, быстрые бесшумные шаги, холодный размеренный голос, нечитаемый взгляд серых глаз и сильные руки. Джинни поняла, что не жалеет ни об одной минуте, проведённой с ним. И, наконец, опрокинув в себя прозрачное зелье, дарившее облегчение, она села за стол, притягивая к себе тот самый пустой лист пергамента.
Прости меня за всё. И за это письмо тоже.
Джинни
В очередной раз пробежавшись глазами по одной единственной чернильной строчке, девушка всё же запечатала лист пергамента в конверт, откладывая к письму для Алекса.
Утром следующего дня Джинни нашла Алекса, отдавая ему письма. Друг на это Рождество оставался в Хогвартсе.
— Только открой, когда я уеду, — пусть и с улыбкой, но вполне серьёзно произнесла Джинни, что уже собрала свои вещи и накинула зимнюю мантию.
— Понял, — наигранно закатил глаза гриффиндорец, крепко обнимая Джинни и по-хорошему завязывая большой красный шарф девушки, что болтался просто так, — Увидимся после каникул.
— Да, увидимся, — чуть поникшим голосом произнесла Джинни, но друг этого, кажется, не заметил.
— Только тут два письма, — когда девушка уже развернулась, чтобы уйти, произнёс Алекс.
Гриффиндорец чуть нахмурил брови, явно собираясь прочитать, на чьё имя второе письмо.
— Оно одному человеку, — останавливая Алекса, ответила Джинни, — Передай его, когда я уеду, пожалуйста, — смотря прямо в глаза парня, тихо попросила девушка.
Дождавшись согласного кивка, Джинни всё же развернулась, уходя в неизвестном направлении. Пусть к отъезду было уже всё готово, девушка хотела посетить перед этим одно место.
Астрономическая башня, как и всегда, была пустой и холодной. Джинни и сама не знала, почему её так тянуло в это место. Каждый раз смотря на каменные перила, она представляла одиноко стоящего Малфоя. Бесчисленное количество раз ей хотелось подойти и просто взять его за руку. Ничего не говоря и не объясняя.
Стряхнув снег с перил, девушка встала боком, прижимаясь к холодной стене. Маленькие пушистые снежинки кружились в воздухе, совсем как в тот день.
— Значит, всё-таки уезжаешь? — внутри всё похолодело и сжалось, когда знакомый голос разнёсся холодным эхом по Астрономической башне.
— Да, — спустя тяжёлое молчание всё же ответила Джинни, не решаясь пошевелить и кончиком пальцев.
— Знаешь, сколько ни думал, всё равно не понимаю, — спокойно произнёс Малфой, и девушка с замиранием сердца отчётливо слышала приближающиеся шаги, — Ты так сильно ненавидишь эту жизнь?
Джинни вздрогнула всем телом, понимая, что слизеринец стоит совсем рядом.
— Не понимаю, о чём ты, — всё так же смотря куда-то в сторону, сдавленно отозвалась Джинни.
— Хватит, Уизли. Я так устал от этих твоих совершенно идиотских отмазок. Для тебя смерть выглядит более привлекательно, чем признание своих чувств? И, ты знаешь, я даже мог бы тебя понять, если бы только не одно «но». Тебя никто не заставлял влюбляться в меня. Так какого чёрта происходит, объяснишь? — Драко ни разу не повысил голос, но по всему телу Джинни пробежали мурашки.
— Да с чего ты взял, что у меня вообще есть чувства к тебе? — не в силах сказать что-то ещё, воскликнула Джинни, продолжая избегать серых глаз.
— Поначалу действительно не знал. Было множество сомнений, особенно учитывая, как старательно ты пыталась всё скрыть, — явно с лёгкой усмешкой ответил Драко, — Но в то утро, когда ты в очередной раз сбежала, я нашёл на кровати смятый лепесток.
— И что? — явно не понимая, при чём здесь этот лепесток, спросила Джинни.
— Судя по твоей реакции, ты сама не знаешь, — сделал вывод Драко, — В таком случае объясню: когда целители наблюдали за состоянием Астории, выяснилась одна очень интересная особенность цветов. Чем ближе больной с тем, в кого влюблён, тем ярче становятся цветы. И говоря о близости, я имею в виду вовсе не расстояние, — от этих слов сердце Джинни вновь сжалось, вспоминая ту ночь, — В день бала кусочек лепестка на твоих губах был светло розовым, а в то утро я нашёл на кровати ярко-малиновый. Тогда всё и встало на свои места.
Джинни, разумеется, заметила, что цветы стали такими яркими, но она не знала, что причина в этом. А Драко, выходит, знал. Всё это время знал.
— Ясно, — опуская взгляд ещё ниже, тихо ответила Джинни.
— Ясно? И это всё, что ты можешь сказать? Серьёзно?
— А что? Что ты хочешь от меня? — не выдержала Джинни, резко поворачиваясь лицом к Драко, — Чтобы я призналась тебе в чувствах?
— Именно, — перебил девушку Драко, и серьёзность в глазах слизеринца пугала до дрожи во всём теле.
— Я люблю тебя, — отделяя каждое слово, почти выкрикнула от отчаяния Джинни, — Ну как, многое изменило? — вновь отводя глаза, в которых уже давно стояли слёзы, уже гораздо тише спросила девушка так, словно ответа она не ждала.
— Достаточно, — было единственным, что ответил Драко, обхватывая лицо девушки руками и заставляя посмотреть на себя.
Почти сразу руки слизеринца переместились на талию, притягивая к себе с такой силой, что в груди на секунду перехватило воздух. За объятиями последовало лёгкое прикосновение к давно потрескавшимся и искусанным в кровь губам, переходящее в нежный поцелуй. Не было того напора и силы, как в ту ночь, и хотелось раствориться в этом моменте. Джинни уже давно не сдерживала слёз, утыкаясь покрасневшим носом в шею Драко, что был на полголовы выше неё. Впервые за слишком долгое время в груди было легко. И от этой лёгкости хотелось плакать в три раза сильнее.
В этот момент на Астрономическую башню буквально влетел взволнованный и запыхавшийся Чарли.