Жизнь в особняке (теперь я уже не могла назвать его домом) мало чем отличалась от жизни в интернате. Я все так же была одна, все также никому не было дела до того, чем я занимаюсь. Отец ни разу не поговорил со мной, не поинтересовался моими планами на будущее. И хотя раньше, я никогда не задумывалась о том, что же буду делать, то сейчас мне хотелось чего-то нового, неизведанного, интересного. Жизнь за стенами интерната была яркой, насыщенной, но проходила мимо меня.
И теперь мне хотелось принять участие в происходящих вокруг событиях. Я вдруг отчетливо поняла, что пора что-то менять. Интернат остался позади, голоса тоже оставили меня, теперь самое время начать новую жизнь.
Профессор Ллойд обещал мне учебу в университете, так почему бы не попробовать? Но поговорить с отцом об этом не удавалось. Он все время был на работе, а если и появлялся дома раньше обычного, то только для того, чтобы сводить Маргарет в театр или на прием. К слову, мачеха тоже не горела желанием познакомиться со мной поближе. Встречались мы с ней только во время редких ужинов, когда отец был дома. Если же он задерживался на работе, я ужинала одна, ну или с тетей Агатой. Но та тоже старалась меньше времени проводить в особняке, словно появление Маргарет гнало ее подальше. Хотя сама тетя объясняла свои частые отлучки тем, что новая жена моего отца сама занимается хозяйством, а у Агаты появилось много свободного времени и она увлеклась благотворительностью. Тетушка помогала в приюте для сирот. Даже ночевать там иногда оставалась. Если же мне удавалось встретиться с Маргарет не за семейным ужином, а, скажем, просто на лестнице или в холле, то она проходила мимо с таким видом, будто меня и вовсе нет. И несколько раз я заметила, как она презрительно поджимает губы. Расстраиваться по этому поводу было бесполезно, на мой взгляд, было бы намного хуже, начни мачеха приставать ко мне с разговорами и отвлекать от моих книг и программ для обучения. С братьями я не виделась вообще. Только в тот самый первый ужин. Но тогда они сидели тише воды и даже не смотрели в мою сторону. А наутро, после моего приезда их срочно отправили в какой-то лагерь или санаторий. У меня возникло впечатление, что это было сделано специально, что бы они со мной не виделись. Даже слуги и те старались не особо попадаться мне на глаза.
Не знаю, как остальным, а мне этот дом теперь напоминал склеп. Здесь всегда было тихо, безмолвно и жутко. За девять лет в интернате, меня редко оставляли в одиночестве на целый день. И хоть я старалась ни с кем не разговаривать и избегать любых компаний, но вездесущие воспитатели и нянечки даже по ночам заглядывали в мою комнату, там часто устраивались совместные «занятия» и тренинги, обеды и ужины тоже проходили в общей столовой. А здесь я, по большей мере, была предоставлена сама себе. Много читала, продолжала тренироваться в произношении, стала больше гулять. В интернате я не очень любила прогулки на свежем воздухе, а сейчас, мне зачастую просто хотелось вырваться из-под гнета мертвого дома. Впервые в жизни, одиночество тяготило меня. Голоса, которые стали почти родными за столько лет, теперь больше не говорили со мной. И эта тишина давила больше, чем безмолвствие со стороны родных.
В один из вечеров, во время общего семейного ужина, отец принялся расспрашивать меня про разговор в самолете. Для меня это было полной неожиданностью. Со мной заговорили. Спустя две недели, мой родитель вспомнил о моем существовании и даже пожелал пообщаться.
- Диана, расскажи мне, о чем беседовал с тобой в самолете поверенный твоего дяди?- не глядя на меня, спросил он.
От неожиданности я уронила вилку. Отец, молча ждал, пока я подниму прибор, разглажу салфетку на коленях.
- Он, - я нервно заламывала руки, почему-то сильно волнуясь,- он сказал, что если я не подпишу какие-то бумаги, то меня отправят в дом для умалишенных.
Отец скривился в гримасе, и, по-прежнему, не глядя на меня, произнес:
- Он объяснил тебе, что теперь, согласно, завещанию твоей матери, ты являешься наследницей компании?
Я молчала. Да, что-то такое мне говорил тот неприятный толстяк в самолете, но меня больше волновала тишина, что воцарилась в моей голове, молчание голосов, которые стали неотъемлемой частью моего существования. Отец, видимо, устав ждать моего ответа, резко развернулся в мою сторону. Он смотрел на меня впервые за последние десять лет, но в его глазах не было ни намека на любовь или хотя бы привязанность. Так смотрят на предмет мебели, который и не нужен вовсе, и выкинуть нет возможности. Меня передернуло от осознания того, что вот это мой отец, мой единственный близкий человек. Почему он так ведет себя со мной? За что? В чем я виновата перед ним? Ведь это он избавился от меня. Это он ни разу все время, что я провела в интернате, не навестил меня, даже не поинтересовался моим здоровьем. И вот теперь он смотрит с таким выражением на лице, как будто я – причина всех его бед. Но почему?