- Тоже считаешь, что наша красавица просто приврала про голос свыше ради красного словца и для пущего эффекта? – хмыкнул Дэй.
- Астарта уже очень давно не являлась, - пожал плечами Ян вглядываясь в окно. – Подозреваю, что нашей создательнице просто осточертело все, что происходит на земле. Да и я сомневаюсь, что когда-нибудь ей было до этого дело. Так с чего бы Древние решили использовать ее в своих интересах сейчас? Почему не сто лет назад или двести? Почему сейчас?
- Думаешь, за всем этим стоят Древние?
- Не знаю, - задумчиво отозвался Ян. Ему уже наскучил этот разговор. Он в принципе не любил попросту сотрясать воздух и болтать ради единственной цели – чтобы не молчать. Говорить, по его мнению, нужно было или по существу или вовсе не говорить. – Но мне все это не нравится. Как не нравится и то, что Марго снова вспомнила о нас. И не просто вспомнила, а лично заявилась в Найтлид.
- Думаешь, она явилась сюда из-за девчонки?
- Не знаю, - Ян лишь пожал плечами.
Он смотрел в окно. Тучи, что с утра бродили по небу, стали сгущаться. Через час или около того опять пойдет дождь. В этом году погода не радовала теплом и солнечным светом. За все лето, Ян мог припомнить всего лишь несколько погожих деньков. А он так соскучился по солнцу. По тихому шепоту морского прибоя, по песчаным пляжам… по теплу…
А ведь было время, когда солнечные лучи были для него губительны. Первые годы после обращения приходилось прятаться по подвалам, в кромешной темноте потому как солнечные лучи несли смерть.
Стражами не рождаются. Ими становятся.
Ян прикрыл глаза на миг, вспоминая далекие годы своей человеческой жизни. Он не жалел. Никогда. За все пять веков, что прошли с той ночи, когда Марго обратила его, ни одного дня не хотел все вернуть обратно. Ему нравилось быть стражем. Нравилась сила, что шла в комплекте с бессмертием. Нравилась неуязвимость, скорость, способности, получившие возможность расти с каждым прожитым годом, веком…
Когда-то давно он был всего лишь крестьянским мальчишкой. Вечно голодным, босым, избитым, потому что все кто был сильнее, считали своим долгом дать ему пинка или затрещину. Герцог, его отец, не соизволил признать собственного незаконного ребенка, прижитого от простой служанки. Правда, когда Яну исполнилось восемь лет, все же вспомнил о нем и даже забрал в замок. Приказал обучить, воспитать… не сына, нет, - достойного слугу своему законному наследнику.
- Ян! – резкий оклик брата заставил мужчину вздрогнуть. Давно уже с ним не приключалось подобных случаев меланхолии. Давно он не вспоминал о своем детстве и годах своей человеческой жизни. – Ян, девчонка…
Дэй показался на пороге гостиной. Встревоженный, со слегка взъерошенными волосами.
- Что? – брат отвлекся от созерцания подъездной дорожки к особняку и повернулся к брату.
- Девчонка пропала. Ее нет нигде.
Диану они нашли случайно. Подслушали разговор двух кумушек на автобусной остановке. Одна из них пересказывала товарке сценку, свидетельницей которой стала несколькими минутами ранее:
- Она бросилась прямо под колеса… голая… говорю тебе, в чем мать родила и босиком… а еще взгляд… налитые кровью… и шипела, точно кошка. Наркоманка. Точно тебе говорю. Расплодилось их, никак не вытравить эту заразу. Надо… в тюрьму и дело с концом. А ну как она бы кого-нибудь зарезала. Никакого стыда… и это среди белого дня… обдолбанная…
Из того же разговора братья и узнали, что Диану увезли в полицейский участок. Долго искать не пришлось.
Найтлинд – маленький городок и полицейское управление здесь было всего одно, как и школа, и больница, и супермаркет здесь тоже был один на весь город.
Диана выглядела жалко. Она казалась маленькой, потерянной в этом своем коротком платье из светло-голубого материала, со спутанными прядями темных волос, в беспорядке свисающих вдоль спины, с отстраненным выражением на лице и… босиком. Почему-то именно вид ее босых ступней заставил Яна заскрипеть зубами от злости.
Пока Дэй разбирался с полицейским, он стоял рядом, стараясь слишком откровенно не коситься на девчонку. А она испугалась, когда их увидела. Сжалась вся, поникла еще больше. Нет, раскаянием тут и не пахло, скорее – страхом… отчаянием, безнадежностью. Словно зверек, который уже израсходовал весь свой запас сил и теперь загнан в угол и понимает, что выхода нет и даже на последний, самый отчаянный рывок, сил у него не хватит.
А потом он увидел новости.