- Хвала всем святым, сударь, вы живы! – незнакомец, наткнувшийся на Яна в этом лесу, паладином не был.
Он был… монахом. Молоденьким, скорее всего вчерашним послушником. У него было круглое румяное лицо и ясные, как небо в безоблачный день, голубые глаза.
- Сударь, вы меня слышите? – тревога набежала на это открытое чело, слегка исказив черты.
- Пить… - вот и все, что Яну удалось произнести в ответ, а сердце, что еще мгновение назад собиралось перестать биться, застучало с новой силой. Глупое… ему, оказывается, совсем не хотелось умирать.
- Да-да, сейчас, - засуетился монах и, приговаривая, тут же принялся искать флягу с водой в складках своей рясы. – Вот так, - он помог Яну напиться, придерживая его голову. – Вам нужен лекарь. Вы сможете продержаться еще немного? Я позову на помощь и пригоню сюда подводу. Вас надо переместить…
- Нет! – это прозвучало слишком резко. Чересчур даже. Но Ян не мог себе позволить, чтобы о нем узнали. Тем более монахи. Не сейчас, когда он так слаб и практически беспомощен, а за ним по пятам идут ищейки инквизиции. Нет, отдаться на милость монахам – это прямой путь на костер.
- Но как же так? – растерялся этот монах. – Вы же не можете… вы… что вы делаете? – воскликнул он, хлопая ресницами, когда Ян попытался подняться. В голове стража сейчас была лишь одна мысль – если ему удастся добраться до шеи этого монаха, прокусить артерию и удалить жажду, он сможет выжить. И пусть одной жертвы – тем более такой неказистой – точно будет мало, чтобы залечить все раны нанесенные паладинами, но этого будет вполне достаточно, чтобы убраться из этого леска и затаиться до следующего заката.
Мысли о закате заставили Яна подняться на локтях, превозмогая слабость и боль, он вперился взглядом в горизонт – у него в запасе осталось совсем немного времени до рассвета: час, может чуть больше. А потом все – солнце довершит то, что начали паладины. Ян непроизвольно усмехнулся, что толку умереть и воскреснуть, переродившись, в чем смысл вечного существования и благой цели, если на самом деле ты жалок и слаб? Его обманули, когда обещали бессмертие и могущество, определенно обманули. Никто не удосужился рассказать, что в комплект с бессмертием, силой и скоростью идет жажда крови и возможность поджариться под лучами солнца.
- Сударь, - не сдавался монах, - вам не стоит шевелиться. У вас такие страшные раны. Их надо промыть и перевязать и, скорее всего, придется зашивать. Я смогу вам помочь, если вы не будете шевелиться. У меня есть травы, и мази… я умею лечить…
- В этом нет необходимости, - отмахнулся от его причитаний страж, стараясь сесть на пропитанном его же кровью снегу. – Помогите мне подняться.
- Вы с ума сошли! – монах всплеснул руками. – Какое подняться?! Вам не…
Но Ян не стал его слушать. Почти до хруста сжал тонкое, словно куриное крылышко плечо мальчишки, и попытался встать. Получилось не сразу, но ведь получилось.
И тут…
Рот наполнился слюной. Горечь стала просто нестерпимой. А этот звук… он становился все громче и громче. Завораживал, точно прекрасная мелодия, манящая за собой и обещающая все прелести рая. Пришлось сглотнуть и отвести глаза. Перестать дышать.
Удержаться от того, чтобы не попробовать крови этого мальчишки стало практически невозможно.
- Помоги мне, - слова вырвались сами. Яне не думал о том, что говорит и кому он об этом говорит. В тот момент, все, о чем он мог думать – это сладкий вкус человеческой крови во рту. Удержаться стоило неимоверных трудов. Но ему это удалось.
Мальчишка-монах помог ему. Привел в аббатство, где жил сам и спрятал в каморке позади кухни. Терпеливо делал перевязки и снабжал своего недобитого пациента едой, добытой втихаря на монастырской кухне, и восхищенно отмечал ускоренную регенерацию. А еще он никому не сказал о том, что спас умирающего в лесу. За одно только это, Ян был готов простить и постоянную болтовню и причитания, и разглагольствования о религии и душе.
Мальчишка был фанатичен. Он верил. Свято. Искренне. И почему-то стражу не хотелось посягать на эту его веру. Это казалось кощунством.