Отец находился в столовой. Он уже позавтракал, но не торопился вставать из-за стола. Сидел, читая газету и, на первый взгляд, даже не заметил, что уже не один. Тетя Агата попыталась сказать ему что-то, но мой родитель предупреждающе поднял вверх руку, призывая ее к молчанию и не отрываясь от газеты.
Мы обе замерли в нескольких шагах от него.
Я рассматривала отца. Странно, но за прошедшее со смерти мамы время, я видела его едва ли пару раз. Обычно он был слишком занят, чтобы уделять мне внимание, не появлялся дома иной раз по нескольку дней, а если и приезжал, то поздно вечером, когда я уже спала, а уезжал – рано утром, когда я еще спала.
И вот теперь, глядя на этого мужчину. Я вдруг поняла. Что совершенно его не знаю. Вот ничуточки. Словно это какой-то чужой дядя, который вдруг по странному стечению обстоятельств слегка напоминает мне моего папу.
- Диана, - отец, наконец, дочитал газету, аккуратно сложил ее и отложил в сторону. Развернулся и окинул меня беглым взглядом. Мне показалось, что его губы скривились в гримасе, - до меня дошли слухи о твоем поведении. Это недопустимо. Ты позоришь не только себя, но и меня, мое имя и фирму, в развитие и процветание которой я вложил все свои силы. Так более продолжаться не может. Ты отправляешься в интернат, где тебе смогут помочь снова стать нормальным ребенком. Это специальное заведение, для детей с… – он немного замялся, подбирая слова, - с некоторыми проблемами.
Он говорил еще что-то, но я отвлеклась, принялась рассматривать его ботинки, начищенные до такого блеска, что в них отражались яркие блики электрических лампочек. А еще снова пошел дождь. И крупные капли барабанили по подоконнику. И мне казалось. Что этот звук складывается в какой-то грустный мотив, и песенка вроде бы даже мне знакома, но вспомнить из нее хоть слово, я не могла.
Хотелось плакать, но слез, как всегда, не было. А в окно барабанил дождь. И эти звуки гулким эхом заполняли пустоту в моей душе. Больно было. Очень. Я все думала, пыталась понять, почему отец так поступил, за что он меня… ненавидит? Хотя нет, я кривила душой, ненависти в нем не было, как впрочем, и каких-либо иных чувств… лишь безразличие. Холодное, отстраненное, ранящие до глубины души.
Я не понимала, чем вызвала подобное к себе отношение. Да, отец никогда особо не проявлял по отношению ко мне каких-то нежных чувств или привязанности, но раньше, когда была еще жива и здорова мама, мы иногда вместе выезжали на пикники, или ходили в парк на карусели, проводили вместе вечера в гостиной у камина. И тогда он был совсем другим, более открытым, отзывчивым, смеялся вместе с нами, что-то рассказывал. В последний год, когда мама слегла, он ударился в работу и редко стал появляться дома лишь по вечерам и меня не пускали к нему, мотивируя запрет тем, что отец устает на работе, и у него нет времени возиться с ребенком. Но… была жива мама и она, несмотря на болезнь и плохое самочувствие всегда была рядом. Могла выслушать, подсказать. Одной лишь слабой улыбкой развеять мои детские страхи. А теперь? Я осталась одна. Мама умерла, а отец, похоже, совершено не желает иметь со мной ничего общего. Но почему??
- Диана! – крик отца заставил меня вздрогнуть и поднять глаза на мужчину, сидящего напротив. – Где ты витаешь? Почему не слушаешь, что я тебе говорю?
В ответ я лишь пожала плечами и опустила глаза. Говорить мне не хотелось.
- Это просто непозволительно! Девчонка совершенно разбалована! Она даже не утруждает себя делать вид, что слушает старших! Это все ваше влияние, Агата! – отец говорил громко, четко проговаривая каждое слово, и мне на миг показалось, что эти его слова камнями падают прямо на паркет столовой. – Это вы разбаловали ее!
Тетя Агата попыталась было что-то возразить, объяснить, снова начала плакать и заламывать руки, но отец просто отмахнулся от нее.
- Это все бессмысленно. Вы говорите, что она нездорова? Так вот, я принял решение. В самом ближайшем времени Диана отправится в интернат. Очень надеюсь, что там она поправит здоровье и научиться себя вести, как полагается юной девушке ее возраста.
- Ей только девять! – воскликнула тетя Агата, но отец махнул кистью руки.
- Ступайте, - повелительно произнес он. – И начинайте собирать вещи. Я скажу Маргарет, чтобы она подготовила все необходимые бумаги для отправки девчонки в интернат. И перестаньте рыдать!
Но плакать тетя Агата не перестала. Она обнимала меня, шептала какие-то глупости, собирала вещи, попеременно спрашивая, что из игрушек мне положить с собой.
Я лишь пожимала плечами, да изредка отвечала, что мне все равно.
Мне и в самом деле было все равно. Пусть себе и интернат. Ведь там не может быть хуже? А голоса всегда будут со мной, только мне надо научиться их слышать, различать слова и быть может тогда, я пойму, что именно они хотят от меня, какая судьба мне уготована. Ведь не может же быть, что они мне мерещатся или, как говорил один из тех специалистов, к которым меня водила тетя Агата, это всего лишь плод моего воображения, попытка отрешиться от окружающего мира, чтобы не испытывать боль от потери?