Когда мне было четырнадцать, в меня ни с того ни с сего влюбился практикант из пединститута, преподававший у нас английский. Я иногда рассматриваю свои четырнадцатилетние фотографии и искренне не понимаю, что этот дурень мог найти в изображенной на них особе. Не мог же он быть настолько подслеповат, что не заметил ни дурацкой прически, ни неприлично короткой юбки, ни дико накрашенных глаз?
Практикант ставил мне незаслуженные пятерки и писал записки с приглашением сходить в кафе. Он был ничего, довольно симпатичный. Иногда я мечтала о том, как в один прекрасный день приму его приглашение, и он зайдет ко мне домой, а на мне будут мамины белые туфли. Держась за руки, мы пройдем через школьный двор, и все признанные красавицы нашего микрорайона не смогут сдержать завистливый стон. И почему я столько времени не могла решиться поднять на него взгляд? Может быть, боялась, что это глупый розыгрыш? В итоге практикант перекинулся на мою подружку. Ничего не поделаешь, он был влюбчивым, а она сговорчивой.
Потом я, конечно, изменилась. Научилась быть смелой. Научилась любить свой рост, свои волосы и даже свой немного длинноватый нос. Сейчас я кажусь себе красоткой (конечно, если не смотрю в зеркало утром после бессонной ночи).
И все-таки, решаясь на дерзкий поступок, я всегда вижу стоп-сигнал, который приветливо маячит впереди, настойчиво призывая сбавить обороты.
В очередной раз я думаю: «А вдруг у меня опять ничего не получится?»
Иногда я думаю, что и до сих пор не могу стряхнуть с себя наваждение детских страхов. Кто знает, как повернулась бы моя жизнь, будь я немного отчаяннее?
Я вертела в руках листочек, на котором Лерка криво нацарапала телефон Майкла Рикмана.
Почему я жду, стесняюсь, уговариваю себя отправиться в пляжный бар, чтобы спокойно все обдумать? О чем тут думать-то? В моих руках координаты мужчины, который мне немножко нравится… ох, ну ладно – который мне очень-очень нравится.
Я только что рассталась с Эдиком, так что мне даже некому изменять. Какие могут быть сомнения – надо просто позвонить, и все.
Я нерешительно сняла трубку. Ладно, будем надеется, что у него занято. Или что он отключил телефон. А может быть, к моему счастью, его вообще нет в городе. Или он в городе, но меня не помнит – тогда я с облегчением могу повесить трубку и отправиться на пляж. А может быть, и такое: он в городе и прекрасно меня помнит, но не хочет со мной встречаться. Конечно, он не скажет об этом прямо, он же вежливый. Вздохнув, он соврет, что у него важное совещание или разболелась голова.
– Да?
Голос в телефонной трубке был таким близким, что я вздрогнула. Моим немедленным желанием было повесить трубку, но я знала, что после такой выходки мне уже не удастся заставить себя набрать этот номер во второй раз.
– Майкл? – естественно, в самый неподходящий момент голос сел, и вместо нежного мурлыканья я издала хрип хронического курильщика.
– Да, говорите! Кто это?
– Майкл, это… Саша Кашеварова. Ты меня, конечно, не помнишь, так что…
– Саша! – радостно перебил он. – Не поверишь, но я только что именно о тебе подумал!
К своим двадцати семи годам я переспала с одиннадцатью мужчинами, и среди них не было ни одного иностранца. Об этом я думала, вертя в руках ветку белой орхидеи, которую подарил мне Майкл Рикман. Все получилось прямо как в киноленте о красивой жизни – он подарил мне нежный тропический цветок и повез ужинать в малолюдный ресторан, расположенный в горах Троодос.
Я вовсе не собиралась наряжаться, но руки сами достали из Леркиного чемодана платье от «Версаче». Уверена, подруга меня простит. К тому же ей это платье понадобилось бы только для того, чтобы его сорвал с нее распаленный похотью Паникос. А ему вообще должно быть все равно, какое скомканное платье валяется на полу его квартиры, главное, что обнаженная хозяйка наряда нежится в его постели.
Я думала, что Рикман меня и вовсе не узнает. Ведь в прошлый раз ему пришлось любоваться на сгоревший клоунски-алый нос, торчащие во все стороны патлы и вопиюще безвкусную футболку.
Но он даже не воскликнул что-нибудь вроде: «Саша! Ты выглядишь божественно!» Это могло значить, что ему все равно, как я выгляжу, потому что я ему безразлична либо… либо потому, что небезразлична.