Лес охватывает меня со всех сторон тенистыми зарослями, обнимает переплетением веток, стволов, скрывает от холодных, чужих глаз. Душат слезы, хочется реветь навзрыд, но я продолжаю бежать, до полного изнеможения, до судорог в ногах, до хриплого свиста в легких. И даже когда сил больше нет, не могу сразу остановиться – перехожу на шаг, оглядываюсь, только потом падаю в прелые листья, раскинув руки, по-прежнему сжимая в правой сверхпрочный полимер, от которого еще пахнет порохом.
* * *
Меня не преследуют. Хочется лежать, вдыхая лесной запах и не шевелиться. Но едва отдохнув, я отправляюсь дальше, поминутно оглядываясь по сторонам. То и дело снова переходя на бег я одергиваю себя – нужно быть разумной, не тратить силы.
Лес для меня хоть и давно забытый кусочек прошлого, но совсем не экзотика. Детство и юность прошли не в городе – я фермерская дочка, не боюсь остаться один на один с густыми зарослями и зверьем. Кажется, я уже ничего не боюсь.
До темноты стараюсь уйти как можно дальше. У эйнеров нет своей полиции, они ведут очень обособленный образ жизни, объединяясь лишь для войны и решения деловых вопросов. Но я знаю – могут и организоваться, если посчитают, что преследование и уничтожение одного человека оправданно. Слабость их в том, что они не любят механизмы. Странный парадокс машинной психологии. Эйнеры почти не делают транспортных средств, предпочитая биологических существ. Можно, конечно, отобрать пять или шесть мужчин, из числа наиболее выносливых, послать за мной в погоню, но это в разы менее эффективно, нежели использование колесной или гусеничной техники, а еще лучше – флайера.
Эх, если бы еще удалось избавиться от энергоблока! О, тогда и тысяча самых быстрых и сильных мужиков не смогут за мной угнаться! Но для этого нужен нейрохирург, так просто горб не отрежешь. А где тут возьмешь нейрохирурга?
Зато сейчас есть возможность проверить оружие. Ставлю его, наконец, на предохранитель, достаю магазин.
– Один, два, три… – тыкаю указательным пальцем в прорезь, через которую видны круглобокие, отсвечивающие желтизной патроны, – Девять. Все верно, Вероника! Ты умничка.
Криво усмехнувшись, загоняю магазин обратно в рукоять, убираю пистолет за пояс. Сейчас уже нет резона прятать оружие под рубашкой.
При свете дня успеваю обобрать несколько ягодных кустов – какая-никакая еда. Один раз набрела на ручей и, кажется, впервые со дня вторжения сумела напиться чистой, живой воды.
Приближается ночь, нужно искать место для сна. Я продолжаю идти, пока вижу, куда ступает нога. В небе зажигаются звезды, но света от них чуть. Останавливаюсь. Все, дальше идти нет смысла. Это не тот ночлег, о котором можно мечтать, но какого черта? Везде одно и то же – деревья, кусты, трава, мох… Буду спать здесь! Прикладываюсь спиной к толстому дереву, закрываю глаза. Несколько минут меня мучают видения, всплывающие из глубин сознания, я снова и снова прокручиваю события, случившиеся за этот неимоверно длинный, страшный и счастливый день. Потом усталость берет свое и я засыпаю, уронив голову.
Кто-то гладит меня по щеке. Губы сами растягиваются в улыбке. Из тьмы проступает мутный образ, но я знаю – это тот единственный, кому я позволила… С кем была счастлива… Пусть только пять минут, в хозяйском гараже, но мы были счастливы, потому что принадлежали лишь друг другу и никому больше! Я помню его руки, нежные прикосновения, помню, как он снимал с меня одежду и мы даже не замечали проклятые энергоблоки, потому что желание было слишком сильным, в миллион раз сильнее, чем у свободных людей! Мы знали, что это, скорее всего, никогда не повторится. Пять минут наслаждения, животного экстаза, а потом… Потом я увидела его бессмысленный взгляд, когда эйнеры заменили ему мозг имплантом. Нет! Нет, не прикасайся ко мне! Тебя больше не существует! В нос вдруг ударяет гнилой, отвратный запах. Я открываю глаза, понимаю, что вижу перед собой лицо человека – это мужчина в лохмотьях, с приоткрытым, почти беззубым ртом, он касается грязными пальцами моей щеки.
Руки надо беречь, поэтому бью ногой, как привыкла. Охнув, незнакомец откатывается в сторону.
– Ты чего, дура?!
– А ты чего?!
Он встает, отряхивается. В темноте плохо видно, но глаза уже пообвыклись, на расстоянии в пару метров я могу различить тощую фигуру.
– Только потрогал. И в мыслях ничего не было! А ты сразу пинаться.