В моих лёгких брючках было прохладно, а лёгкая шелковая блузка почти не ощущалась под пуховиком. Перчатки я забыла в машине, пришлось зябко прятать руки в карманы. Илья шел без шапки и его уши так покраснели, что я боялась не отморозит ли он их. Сегодня все фонари горели, по дороге нам не встретилось ни души.
Я замешкалась перед воротами, не зная, что сказать, но мой бойфренд меня опередил.
— Жень, угости чаем, пожалуйста.
Он выглядел очень замёрзшим, да и я сама продрогла, и отлично его понимала.
— Конечно, заходи.
Опекуны не запрещали мне приводить к себе друзей. Главное, чтобы мы не шумели, правда до этого дня ко мне никто не приходил. Ну что ж, все бывает впервые.
Я открыла дверь, провела Илью в свою комнату, а сама пошла за чаем. В гостиной никого не было, как и в кухне. Экономка уже давно дома, а охрана в своем домике. Опекун кстати должен быть в Москве, а вот его жена уехала на шоппинг в Европу. Где носит Сашу я по-прежнему не знала. Мне очень хотелось написать ему, спросить, но я стоически сопротивлялась этим деструктивным мыслям.
Я налила кипяток в чашки, дорогая кофемашина тут не для этого, знаю, но возиться с чайником ради двух чашек не хотелось. Заварка стояла на столе, видимо днём экономка сделала свежую.
Илья сидел на моей кровати и щёлкал пультом звёздного неба. Мне эта картина совсем не понравилась. Проектор был моим личным развлечением, моим утешением после долгого дня, наполненного попытками отогнать ненужные мысли. Я решительно отобрала пульт и выключила его.
— Эй, зачем? Так романтично было.
— Не трогай мои вещи, пожалуйста.
— Я просто смотрел. А трогать я хочу тебя, детка. Зачем мне всякий хлам?
Решить, что меня задело больше, его похабный намек или то, что он сравнил мой ночник с хламом, я так и не смогла.
Присев рядом, я поставила между нами поднос с чаем и печеньками. Илья насмешливо глянул на подношение, но чашку взял. Завел разговор ни о чем, откинувшись на назад. Он почти лежал на моей постели, но никаких особых чувств у меня это не вызывало.
Сейчас все казалось не правильным и не настоящим. Мне хотелось, чтобы Илья ушел. Да вот только у него похоже были другие планы, мой бойфренд отставил чашку, подсел ближе. Его улыбка напоминала чеширского кота. А его рука легла мне на колено, сжала, и поползла вверх по бедру.
— Знаешь, Илья, я э…. хотела бы лечь спать. Очень устала.
Поджав губы, я виновато улыбнулась. Мне не хотелось, чтобы он думал, что я его выгоняю, но… он понял все неправильно. Он почти лег на меня, а его рука поднялась выше, опустилась на талию.
— Детка, ты слишком напряжена. Давай я помогу тебе расслабиться, а потом…
А потом Илья резко отпрянул от меня и взвыл, я не сразу поняла, но кричал он от боли. Его руку держал в заломе тот, кого я совершенно не ожидала увидеть.
Глава 10. Александр. Смерть — это часть жизни
Момент аварии очень хорошо запомнился. В голове крутились отрывистые мысли, злость на колючие слова Жени угомонить не удалось. Я вдыхал чистый, прохладный, кондиционированный воздух, а выдыхал раскалённый. В один момент мне даже показалось, что я вижу марево перед глазами.
А потом как по кадрам. Белый внедорожник резко перестраивается из левого ряда, обгоняя вяло ползущий Додж Караван, но неправильно рассчитывает мою скорость, стрелка спидометра подбирается к сто пятидесяти.
Удар! Я бью по тормозам, чтобы хоть как-то замедлить наше столкновение. Меня кидает на руль, ремень безопасности впивается в грудь. Мне кажется, что он меня задушит раньше, чем мы остановимся. И ужасный скрежет метала забивает уши. Руль не слушается, тормоза тоже. Минуты чистого полета, тянутся жвачкой. Возможно это конец? Эта мысль не приносит никаких эмоций. Вообще. И я думаю о Жене. О её огненных волосах и ярко-жёлтых глазах. Хорошо, что её сейчас нет рядом…
Сознание ненадолго отключается, я прихожу в себя в уже мёртвой машине. Моя иномарка теперь груда металлолома. Впрочем, внедорожнику сейчас тоже место на кладбище машин. Я кое-как отцепляю ремень, грудь болит, живот тоже. Дверь открыть не получается, метал смялся и теперь не выпускает меня. Дёргать совершенно бесполезно. Стекло разбито, но осколки торчат из креплений. Вылезать сейчас себе дороже, и я принимаю решение остаться в машине, дождаться службу спасения. В это время сижу, смотрю на проезжающих мимо людей. Вижу их иногда сочувствующие, иногда злорадные взгляды. И думаю, думаю…
Как я докатился до жизни такой? Сейчас все мои мысли занимает рыжая бестия, почему именно она выводит меня на эмоции каждый раз? Что за наказание такое? А ничем иным, кроме как наказанием высших сил я это объяснить не могу. Я вообще не могу это объяснить! Все пять лет я воспринимал её, ну может не как сестру, но как часть моей семьи точно. Может я долбаный извращенец? Родства между нами нет, даже юридического, но неужели жизнь в одной семье ничего не значит?
Я поморщился. Здесь Женя права, нашу семью можно назвать семьёй лишь с большой-большой натяжкой. Телефон завибрировал в кармане. Я потянулся к нему, перетерпел несколько секунд боли, и наконец достал. А вот и семья, легка на помине.
— Да, отец.
— Какие у тебя травмы, Александр?
В голосе отца не было ни капли беспокойства. Только собранность и деловая хватка.
— Грудь, живот, несколько синяков.
— Езжай в больницу. Обязательно сделай обследование. Потом ко мне в офис.
— Понял.
Отец отсоединился. Сирены выли уже близко. Наряд МЧС, две скорых помощи, ДПС. Вот и весь почётный кортеж. Меня быстро выковыряли из жестяной банки. На моего товарища по несчастью пришлось потратить больше времени. Фельдшер быстро меня осмотрел, и принял решение везти в больницу. Сотрудник полиции поморщился, словно ему лимон подсунули вместо конфеты, но возражать не стал. Если у меня внутреннее кровотечение или разрыв органа, и я умру, оформляя бумажки, то вряд ли он останется при погонах.
Второго водителя наконец достали, у него сломана нога и рука, они покоились в лубках, а в остальном сильных повреждений я на нём не заметил. Зла на него я не держал, хоть он и спровоцировал аварию.
В больнице выяснилось, что мои синяки — это просто синяки. И я легко отделался. Инспектор поджидал меня у палаты приёмного покоя. Водителя внедорожника забрали на операцию, поэтому он был сейчас не доступен. Полицейский очень обрадовался, увидав меня, но тут же постарался придать своему лицу строгости.
— Ну что, Золотов Александр Михайлович, нарушаем?
Я поднял бровь, удивляясь не его осведомлённости, а его уверенности в моём нарушении.
— Вот только не надо этих удивлённых взглядов, на этом шоссе очень много камер наблюдения. Я уже отследил весь ваш путь, на последнем отрезке вы ехали со скоростью сто тридцать девять километров в час, что на двадцать девять километров больше разрешённого.
— Признаю, нарушил. Но в аварии нет моей вины. Это вы, я надеюсь, рассмотрели по камерам?
— А если второй хлопец не согласится? Как решать будешь? Не простой парень попался.
— Ну не решу, так адвоката подключу. — пожал плечами я.
Меня сейчас не интересовали такие мелочи, все живы и почти здоровы. Сейчас нужно ехать к отцу. И это меня напрягает гораздо больше. Для него нет такого понятия как человеческий фактор или невнимательность. Мне придётся объяснить ему как я попал в аварию, и сделать это будет очень сложно. Не могу же я ему сказать, что думал о своей названной сестре? Меня мучает вожделение. И я никак не могу обуздать его.
На улице меня уже ждала жёлтая машина такси. Я сел на заднее сидение. Водила оглянулся, оценил синяки на шее.
— Подрался?
— Авария.
Он понимающе кивнул и медленно тронулся. Поездка прошла спокойно, а это то, что мне сейчас было нужно.
В итоге всё оказалось ещё хуже, чем я ожидал. Секретарь встал, распахнул передо мной дверь кабинета. Лаконично обставленный кабинет отца сейчас был затоплен светом. Полы цвета «светлый дуб», белые стены, светло-бежевая мебель. Роскошный диван, пара кресел. Массивный темный стол — как центр пространства. И отец, сидящий за столом, но это ожидаемо. А вот мать, стоящая у панорамного окна — нет. На госпоже Золотовой красовалось белое платье до колен, закрытое и стильное, как и она сама.