– Вы были в моей каюте? – рассеянно спрашивает он, не понимая, что происходит. – Кто вы?
– Тебе нужно поспать, просто поспать. Понимаешь? – спрашиваю, забирая из верхнего кармана его кителя пачку с сигаретами.
Вынимаю одну, сжимаю ее зубами, но не запаливаю, потому что понимаю: капитан – нежелательный свидетель. Все время забываю дать более точную команду.
– Иди в свою каюту, – добавляю, слегка цокнув языком.
Капитан слушается, оставив меня стоять на палубе одного. Воздух пахнет морем, слегка качает, одинокая луна чертит дорожку на горизонте. Изо рта вылетает пар смешанный с дымом, табак у капитана прескверный, ибо все своё жалование он давно проиграл в карты. Глупец, такой же, как и я. Правда, у меня другая зависимость, не игровая.
Давно я не закуривал, даже когда Мила умерла, не делал этого. Думал, эта вредная отцовская привычка мне не передалась, но, похоже, у нас с отцом куда больше общего, чем я думал. Например, мы оба не доверяем своим жёнам. Плохо помню мать, точнее ее отношения с отцом, но вот никогда не забуду то, о чём он говорил, напившись после ее смерти. Она была для него не только любовью всей жизни, но и чем-то наподобие ошейника, сдерживающего и контролирующего его. Временами казалось, что он задыхается, а иногда, что в раю. Его чувства менялись так часто, что не понятно, был ли он на самом деле счастлив, сам ли выбрал ее в жёны или получил в наказание.
«Она моё проклятие, моё солнце и вся моя жизнь», – так говорил он, напившись в стельку и рыдая, словно мальчишка. Если подумать, Мила была моим солнцем и, даже погаснув навсегда, умудряется ковырять старые ожоги. Пенелопа же… моё проклятие? Она не солнце, от которого нельзя отвести взгляда, но жить без нее я не могу. Мне все чаще кажется, что Брачная Метка к этому не причастна.
Хотя, разве это сейчас имеет значение? Разобраться бы, что вообще происходит?
Забытая всеми каюта, постояльцы, которых никто не запомнит. Комиссары, которые забывают, как выглядит их бывший главный начальник. Никогда не думал, что управлять людьми может быть так просто. Стоит сменить интонацию, показать, чего именно ты хочешь, и они слушаются. Раньше такого точно не было, а то Трут давно бы уже гнил в земле. Есть лишь одна проблема: я не знаю, откуда появилась эта власть над людьми.
Разве так могут не только ведьмы? Это же их способность, никто так больше не умеет, и никакое зелье подчинения не даст такого эффекта. Правда, и ведьма вряд ли после использования своей силы страдает от магического истощения. Перед глазами плывут мушки, ноги и руки ватные, состояние похожее на легкое опьянение. Главная странность – магия запечатана, а резерв исчерпан. Самое большое количество людей, которым я приказывал, тоже не сравнится с числом ведьмовских рабов: всего-то три комиссара. Выпросив все нужное и внушив забыть наш разговор, чуть сам не откинулся, а все чертов Трут – мстительный ублюдок. Была бы моя сила при мне, черта с два вообще пришлось бы этим заниматься. Да и Серж, как оказывается, тоже не остается в долгу. Раздражают оба. Достаю из нагрудного кармана куртки сложенный листок, красными от холода руками разгибаю его и провожу ладонью по портрету. Изображение Пенелопы куда реальнее, чем моё на розыскной листовке. Эти волосы, глаза, усталый и забитый вид. Почему Трут решил ее тоже искать? Что изменилось? В столице происходит что-то непонятное, и меня раздражает то, что я не знаю, в чем дело.
Хорошо, это может подождать, сейчас есть куда более важный вопрос. Стоит ли мне рассказать об условии Наместника, о том, что все, кого она знает, умрут? Сомневаюсь, что она отреагирует адекватно, не поймет. Вряд ли на подобное вообще можно адекватно отреагировать. Вот только это ее последняя возможность попрощаться с родными. Если у нас не получится схватить ведьму, армия сделает это за нас, сровняв все с землей, абсолютно все. Серж, да вообще все правительство, не будет так сильно рисковать страной, полагаясь на мага без магии и маленькую зельеварку, армия уже в пути, и нам от нее не скрыться. Сам обучал больше половины из магов, так что могу сказать прямо: свою зарплату они получают не зря. Была бы у меня магия, можно было ещё попытаться что-то придумать, другой выход из ситуации, поторговаться, в конце концов, однако ее нет и не будет, если мне ее не вернут. Вернуть же могут исключительно те, кто запечатал, в частности Трут, а от него ждать подобной милости вообще не стоит, разве что король заставит.
Провожу пальцем по изображению, сейчас она кажется ещё слабее, чем когда был нарисован этот портрет. Когда его сделали, и кто? Мельчайшие детали видны: от пухлой нижней губы, до маленькой неприметной родинки возле уха. Ловлю себя на том, что снова и снова изучаю рисунок и вспоминаю нашу последнюю ночь. Думать о ней на расстоянии совсем не то же самое, что думать, когда она рядом, ее эмоции слишком сильны. Мне даже порой кажется, что я также страдаю вместе с ней, а это невыносимо. Пусть сейчас она страдает лишь из-за меня. Что будет, когда армия уничтожит всех, кого она любит? Легче уж ее убить, и самому тоже умереть. Ее чувства слишком заразны, не помню, когда вообще испытывал что-то подобное в последний раз, разве что когда Мила умерла? Хотя нет, в отличие от того раза, Пенелопа не ненавидит меня. Пожалуй, было бы намного проще, если бы это было не так, тогда бы я мог просто оставить так, как есть – промолчать. Потом бы ей было невыносимо плохо, потом она бы сгорала от ненависти ко мне и винила бы только меня. Но мне не хочется этого делать, не хочется чувствовать ее ненависть. Так было бы проще, но в разы хуже и для меня, и для нее. Предупредить, что в последний раз увидит своих родных живыми? Я не попрощался ни с матерью, ни с отцом и очень жалею об этом. Мама умерла сразу после родов Серафимы, а отец за границей. Не хочется и Пенелопу лишать такой возможности, но боюсь ее спугнуть правдой. Она сможет попрощаться, а я избавиться от части вины, а может вообще карта ляжет по-другому, и конец этой истории будет иным. Не зря же Серафима нас прокляла?