— Блять, ты нормальный? — вырвалось у меня, — Хлоя не такая!
Больше на эту тему мы с Тимуром не разговаривали.
Глава 2
Белые стены больницы начали раздражать, и я пыталась раскрасить их в разные цвета, мысленно рисуя картины из прошлого. То коня, мчащегося навстречу ветру и себя, прижавшуюся к холке, наслаждающуюся скоростью и мощным бегом животного. То темно-зеленый сосновый лес в летний зной, и себя лежащую на теплой хвое, разглядывающее синее-синее небо сквозь ветки сосны.
Я здесь уже как полгода. Три месяца в коме, три месяца в сознании, шесть месяцев в коконе, обездвиженная и слабая. Противно до дикого раздражения. Мой характер портился на глазах! Все вызывало во мне раздражение! Эти люди, умеющие ходить, чесаться, что-то делать руками! Эти дни, в которых текла обычная людская жизнь без меня! Эти жалостливые взгляды!
Что со мной не так? Кокон из жидкой магии везде, хорошо еще глаза освободили, и я видеть могу, а еще разговаривать, вот только занять себя ничем не могу. До безумства не хватало книг! Почему я должна ждать, когда ко мне придут и что-то почитают? Почему я не могу сама? Почему все так смотрят?
— Что со мной не так? — в тысячный раз задала я вопрос Диме. Вот так фамильярно я теперь обращалась к своему лечащему врачу. С ним я сроднилась похлеще любимого парня, которого у меня никогда не было.
Дима выглядел лет на сорок. Мудрый взгляд карих глаз, седеющие виски, мягкие руки, тихий голос. И все время в белых одеждах. Ненавижу белый цвет! Как только выйду отсюда — все раскрашу в цвета радуги!
— Мы пытаемся магией отшлифовать твою кожу и вывести токсины разлома, — отводил глаза он, в очередной раз аккуратно брея мою бедную голову.
— Зачем шлифовать мою кожу? — раздражалась я, мотая головой и мешая ему брить. Когда-то у меня были шикарные густые вьющиеся волосы. Папа не разрешал их стричь, хотя мы с мамой и хотели поэкспериментировать. Теперь ни родителей, ни волос. Видимо так мне и надо! — Я смогу ходить? У меня уже все мышцы атрофировались от долгого лежания в одной позе, я тела своего не чувствую.
— Знаю, — вздыхал Дима, — ты со своим характером сможешь нарастить мышечную массу, это будет неприятно, больно, но ты сможешь. Весь вопрос в том, сможешь ли ты жить полноценной жизнью, если кокону не удастся избавить тебя от последствий.
— Что значит полноценной? — испугалась я, помолчала минуту-другую. — Я могу увидеть себя сейчас? — дрогнувшим голосом задала вопрос, а потом снова испугалась, что Дима согласится.
— Ты в коконе, под ним ничего не видно, — в очередной раз терпеливо ответил Дима.
— Когда мы поймем, что я излечилась или все бесполезно?
— Как только король даст распоряжение завершить эксперимент, — безэмоциональный ответ, сочувствующий взгляд.
Дима никогда не говорил мне, что давно понял, кокон мне не поможет. Мне не поможет ничего! После излома не выживают, а я выжила! Вот что за дура, даже сдохнуть не смогла нормально!
Король — мой родной дядя! Мамочка была его единственной и нежно любимой сестрой. Родственные связи для нашей семьи очень важны, и я обожала Генриха с младенчества, как обожала его жену, которая очень подходила дяде по характеру. А еще Мила была близкой подругой мамы. С их сыном и наследником Львом мы были дружны с самого раннего детства. Мой рыцарь, мой друг, мой партнер во всех играх, увлечениях, занятиях! Вот и сейчас он завалился с мороза, раскрасневшийся, довольный жизнью, потрясая в руках новой куклой!
— Верка, смотри, какую куклу я тебе купил, вылитая ты! — потряс он игрушкой с огромными черными глазами и вьющимися волосами. — Особенно рот! — заржал он, тыча пальцем в огромные губы куклы. Игрушка явно была бракованной, потому что художник смазал губы, когда прорисовывал их границы. В итоге на лице были четко видны глаза и губы — все остальное терялось на их фоне.
— Придурок, — беззлобно ответила я, улыбаясь его хорошему настроению. — Лев, а у меня рот такой же остался или совсем губ не стало? — иногда мне казалось, что я просто дух, заточенный в кокон без тела.